Чёрный коршун русской смуты. Исторические очерки

Я, комендант Шахт – Донецкого ОСО ГПУ М. Лаврушин в присутствии ответственного дежурного по Сектору Цыганкова на основании указания начальника Ш-Д ОСО ГПУ за № 0768/4 от 24 декабря 1930 года привел в исполнение приговор ВМН – расстрелял осужденного Сенина Александра Степановича.

Приговор приведен в исполнение 28 декабря 1930 года в 9 часов вечера.

При осмотре трупа признаков жизни не было, труп предан земле на 2,5 аршина, о чем и составлен акт в 2-х экземплярах.

Комендант Ш-Д ОСО ГПУ (подпись)

Ответ. Дежурный сектора (подпись)

В подтверждение того, что именно есаул Сенин явился прототипом шолоховского полковника Половцева может вполне убедительно свидетельствовать то, что, как видно из архивного дела № 49455, автор «Поднятой целины» неоднократно встречался с ним с целью сбора материала для своего романа.

Последняя встреча с ним Шолохова состоялась прямо в стенах тюрьмы города Шахты в 1930 году, о чем в деле имеется соответствующая отметка.

Имеется также справка о том, что в начале 1933 года с делом в отношении Александра Сенина по распоряжению помощника начальника Секретно-политического отдела Полномочного Представительства ОГПУ в Северо-Кавказском крае прямо в помещении Представительства знакомился писатель Михаил Шолохов. В этом нет ничего удивительного: в 1933 году писатель после публикаций «Донских рассказов» и «Тихого Дона» был уже очень знаменитым, его поддерживал сам Сталин, и Михаил Александрович смог добиться такого разрешения. Но это было и хорошо: образ Половцева в результате столь кропотливой работы писателя в романе выписан очень ярко и убедительно.

Они мало пожили. Совсем мало, если вымерять по шкале обычной человеческой жизни: Харлампий Ермаков – 36, Сенин – 39 лет. И они много чего не успели совершить на коротком своем веку.

Они не народили вместе с любимыми своими черноволосыми зазнобами – казачками будущих добрых кавалеристов – быстроногих и голосистых казачат, что пылили бы по станицам с деревянными сабельками в крепких ручонках. Эти толковые, крепкие мужики не стали агрономами, руководителями своих станиц, районов и областей, не повели народ к заветному казачьему счастью. А они смогли бы, смогли…

Жизни их оборвало вероломное, всеми проклинаемое, подлое лихолетье большевистского переворота. Им не удалось всласть, до мокрых спин напахаться жирной донской земли, до хруста в молодых суставах наработаться на духмяных сенокосах. Они не успели наскакаться по раздолью донских степей и покатых курганов на резвых своих лошадках. Не наплясались они в праздники на площадях казачьих станиц. Они ушли от нас совсем рано, и нам жалко их до слез.

Но мы благодарны им и Всеведущему Богу за то, что они жили среди нас и подали нам достойный пример верности Родине и своей земле. Не посрамили они свой славный, чистый и вечный Тихий Дон. Бесконечно благодарны мы и великому летописцу казачьего края Михаилу Шолохову за то, что он создал о них память, которая всегда будет жить в людских сердцах.

Что касается проблемы молодых творцов, то надо признать, что действительно, никто еще после Шолохова, будучи столь молодым, не поднял так высоко планку великой русской литературы.

Ну, что же, давайте подождем, у нас еще есть на это время.

А в Москве я живу совсем недалеко от дома номер 35 по Сивцеву Вражку. На доме сем висит изрядное количество мемориальных досок, посвященных знаменитым людям, жившим здесь в разные времена. В основном – это крупные военначальники, одолевшие врага в гражданскую и в Отечественную войны, маршалы страны. От них веет незыблемой и вечной славой русского оружия и звоном стальных доспехов.

Не знаю, как среди славных этих профилей оказался лик дорогого мне писателя. Ведь он никогда не был военным. Но среди них висит и доска, на которой указано, что в этом доме долгое время проживал русский классик Михаил Шолохов.

О нем много чего разного наговорила уже людская молва – достойного и глупого, правды и вранья. И говорит сейчас. А он никому ничего ответить не может, потому что давно уже не живет среди людей.

Я же, как старый и верный его поклонник, всегда рад сказать о нем доброе слово. Что сейчас и делаю.

И представляется мне счастливая минутка. Иду я солнечным деньком по родному Сивцеву Вражку и подхожу к его дому. А у входных дверей стоит невысокий пожилой человек. Крупная с залысинами голова крепко сидит на кряжистом теле. Зачесанные назад негустые светло-седые волосы, огромный крутой, упрямый, академический лоб.

Характерный прищур добрых глаз, вертикальные мелкие морщинки возле носа, образующие улыбку, расплывшиеся в радушной усмешке губы… Все лицо лучится радостью неожиданной встречи. Ко мне обращен маленький горбатый нос великого человека.

– Паша, наконец-то ты пришел ко мне, старику. А я тебя давненько поджидаю. Как удачно я навстречу тебе вышел!

Он стоит, растопырив сильные свои руки, наверно, чтобы я не прошагал мимо него.

– Поднимемся ко мне. Примем по чарочке-другой, отметим нашу встречу.

Он обнимает меня по-стариковски неуклюже, но задушевно и крепко. Живет в нем донская силушка, живет.