Чёрный коршун русской смуты. Исторические очерки

А Гамаюнов был весьма суров. Вот некоторые выдержки из его вопросов: «КГБ в недавнем прошлом представлялся чем-то вроде небесной канцелярии, там обитали вершители судеб… Появление так называемого диссидентства уже говорило о том, что нашему обществу тесно в старых одежках, но репрессивный аппарат даже мысль об этом пытался уничтожить… это исполнение (закона. – П.К.) превратилось в абсурдную борьбу с живой мыслью…».

Илюхин же рассуждал, как подобает широко и здраво мыслящему юристу: «…Тень прошлого преследует эту организацию…уровень развития всех без исключения правоохранительных органов… соответствовал уровню развития всего нашего общества и государства… И если искать виновного, то в первую очередь виновато само государство и его средства массовой информации…»

Да, скажете вы мне, но ведь средства массовой информации в тридцатые годы тоже сильно зависели от государства, справедливо ли сравнивать их с органами госбезопасности?

Наверно, я сильно всех удивлю, но все же заявляю: наша печать в 30-е годы сыграла не меньшую роль в развязывании террора против собственных граждан, в формировании истерии страха и доносительства, чем органы ОГПУ – НКВД.

Возмутившись самой постановкой подобного вопроса, вы скажете, что можно, конечно, в незначительной степени допустить подобные действия со стороны официальной прессы: «Правды», «Известий» и т. п., но они были вынуждены стоять в общем строю, так как являлись официальными рупорами режима. Однако нельзя же огульно. Мыслимо ли упрекать, например, интеллигентскую прессу?.. Вот тут упоминается «Литературная газета»… Глупо утверждать, что наши писатели нагнетали обстановку репрессий, кто этому поверит?

Ну что ж, полистаем старые подшивки.

«Литературка», как известно, начинается с 1934 года, с этого года начнем свое краткое исследование и мы. А закончим, давайте, 1937 годом. Характерный рубеж, не правда ли?

Итак, мой первый тезис таков: творческая интеллигенция в годы репрессий создавала в стране обстановку подозрительности и страха перед несуществующим врагом, занималась пропагандой тоталитаризма.

Во всей широте эта неблагодарная деятельность советских литераторов развернулась в начале декабря 1934 года – после убийства Леонидом Николаевым С.М. Кирова. 4 декабря «вождь пролетарских писателей» М. Горький первым заговорил со страниц «Литературки» о необходимости хранить бдительность в рядах интеллигенции. «Не могу не сказать, – наставлял он писателей, – успех врага говорит не только о его мерзости, но и о недостаточной нашей бдительности». То, что преступление совершил не какой-то маньяк-одиночка, а классовый враг, Горький, надо полагать, установил сразу (и скорее всего не без чьей-то подсказки сверху). Ему образно вторил «классик пролетарской поэзии» Демьян Бедный: «Конечно, мы должны уметь смеяться, но мы должны уметь смеяться так, чтобы врагу стало страшно от нашего смеха… Мы должны взбодриться и творить не расслабленно, не улыбчиво, без толку, а решительно усилить нашу революционную бдительность на творческом фронте».

5 апреля 1935 года в редакционной колонке «О бдительности» говорилось об этом прямо: «Классовый враг стремится проникнуть и в советскую художественную литературу…протаскивает в своих произведениях в замаскированной форме… подлые троцкистско-зиновьевские контрреволюционные идейки… Он пытается проникнуть и в писательские организации, используя в своих враждебных нам интересах высокое звание члена Союза Советских писателей…». В качестве примера были приведены два выявленных газетой контрреволюционера, пролезших в ряды писателей, – С. Сергеев-Ценский, написавший «враждебный и клеветнический» рассказ «Поезд с юга», и Д. Амурский, выпустивший «контрреволюционное троцкистское произведение» – роман «Гордость».

«Литературка» образца 30-х постоянно требовала, чтобы писатели, сохраняя неослабную революционную бдительность, следили за чистотой своих рядов и сами выявляли затесавшихся контрреволюционеров. 20 августа 1936 года газета заявила: «Совершенно очевидно, что не все еще агенты Троцкого, Зиновьева и Каменева и их хозяев выявлены. Бдительность – вот что требуется от нас!» Артем Веселый, сам будущая жертва системы, газете поддакивал: «И в нашей партийной писательской организации с большевистской бдительностью обстояло далеко не благополучно… при обмене билетов выявлен ряд двурушников, примиренцев, активных врагов партии».