Чёрный крестоносец

Он проверил. Переключатель едва поддался. Леклерк, склонив голову, отдал мне ключ. Я отпер замок. Отвинтил четыре гайки, удерживающие на месте чехол переключателя, изловчился при помощи монтировки сдвинуть медную проволочку под чехлом. Стандартный переключатель – рычаг да пружина. Когда ручку переключателя подают вправо, два смежных бегунка смещаются от ограничительных зажимов справа к подвижным слева. Туман в глазах и дрожь в руке мешали мне сосредоточиться. Все же я сумел отвинтить ручку, повернул переключатель, как бы возвращая бегунки в исходное положение. И привинтил переключатель на место.

– Погрешности конструкции, – кратко подытожил я. – Наверное, во второй то же самое.

Леклерк молча кивнул, подозрительно следя за моими движениями. А я зачехлил переключатель и пару раз подергал его, демонстрируя, как лихо он теперь действует.

– Закончил? – спросил Леклерк.

– Нет еще. Осталось установить часовой механизм на второй ракете.

– Перебьемся. Давай-ка запустим эту прямо сейчас. – Он закинул голову, выясняя, как Фарли с каким-то помощником возятся с аппаратурой автоматического управления и наведения. – Черт возьми, чего они там возятся? Что ему мешает?

– Ничто ему не мешает, – сказал я. Мы с Фарли составляли прекрасный дуэт. У обоих лица в ссадинах, переливающихся всеми цветами радуги. Его краски даже живописнее моих. Но, уверен, через двадцать четыре часа они поблекнут, ничего от них не останется, тогда как мои... Но двадцати четырех часов в моем распоряжении не имелось. – Он давно все доделал. Просто он из породы людей, которые тянут с уходом из дому до последней минуты, проверяя, закрыты ли краны. – Я прикинул: если рывком столкнуть Леклерка, возможно, он, пролетев десять футов, сломает себе на бетонном полу шею. А возможно, не сломает. Тогда мне не жить и двадцати четырех секунд, не говоря уже о двадцати четырех часах. Пушка Хьюэлла смотрит своим жерлом на меня неотрывно.

– Что ж, значит, начнем. – Леклерк повернул ключ, повернул переключатель в позицию «Заряжено», вынул ключ, закрыл и запер люк ракеты. Лифт нырнул вниз. Леклерк подозвал к себе охранника:

– Передай распоряжение радисту: надо отправить депешу – запуск через двадцать минут.

– Куда теперь, Леклерк? – спросил я. – В блокгауз?

Он холодно посмотрел на меня.

– Чтоб там отсидеться в безопасности, когда ракета взорвется благодаря всяческим твоим манипуляциям?

– О чем речь?

– Да о тебе, Бентолл. Я не питаю на твой счет иллюзий. Ты крайне опасный субъект. – Разумеется, крайне опасный. К сожалению, лишь для себя и своих друзей. – У тебя была полная возможность в свое удовольствие распоряжаться механизмом зажигания. Ты, надеюсь, не столь наивен, чтоб предположить, будто я исключил эту угрозу. Все вы, ученые и моряки, останетесь под открытым небом к моменту запуска. Людей уже согнали. А мы уйдем в блокгауз.

Я грязно обругал его.

– Значит, ты не догадался, что я приму меры предосторожности?

– Оставить людей под открытым небом? Проклятый Убийца! Леклерк, ты на это не пойдешь!

– Не пойду? – Он ощупывал меня своими мутными молочными глазами. – Значит, ты там химичил, Бентолл?

– Химичил не химичил! – заорал я. – Опасность продиктована капризами твердого топлива. Загляни в тетради доктора Фейрфилда – там об этом сказано. Никому не ведомо, что произойдет. В подобных условиях топливо никогда не испытывали. Будь ты проклят, Леклерк! Я предупредил тебя: если эта штука взорвется, в радиусе полумили ни одна душа не уцелеет.

– Ясное дело, – заулыбался он опять, но мало-помалу я ощутил: улыбаться ему не хочется. Руки в карманах, и все равно чувствуется, что сжаты в кулаки. Нервный тик дергался в уголке рта. Да и потел он сильнее, чем требовали того в данный момент климатические условия.

Драматизм его карьеры достиг максимума. Именно в этот миг решается: выиграл он или проиграл вчистую. Он не представлял себе масштабы моей решимости идти до конца, подозревал, что я предельно беспощаден, готов принести в жертву ни в чем не повинных людей, лишь бы ему помешать. Я ведь заявлял, что меня ничуть не волнуют судьбы офицеров или моряков.

Может, я дорожу собственной жизнью? Он не слишком полагался на это допущение. Он знал, что я знаю: смерти мне в любом случае не избежать.

Все его шаткие планы, все надежды и страхи зависели от ближайших минут: взлетит ракета или взорвется. Это испепеляло его замыслы и мечты.

Предвидеть, что произойдет, он не мог, И вынужден был идти ва-банк, вынужден был рисковать. Но, даже рискуя, он не хотел, чтоб я ощутил свою победу.

Мы миновали угол ангара. В ста ярдах от нас сидели на земле в два ряда люди: весь персонал базы, моряки и ученые. Женщин не было. Двое китайцев держали автоматы наготове.

– А как же часовые? Останутся здесь?

– Уйдут в блокгауз.

– А мы будем послушно сидеть, как маленькие мальчики? Ты в этом уверен?

– Будете. В блокгаузе у меня семеро женщин. Если хоть один из вас шевельнется, с ними будет кончено. Можешь мне поверить.

Заключительные слова были лишними. Я ему и так верил.

– Семеро? А где Мэри Хоупмен? – спросил я.

– В оружейной.