– Уйдут под воду, – просто ответил Гриффитс. – Ракету будут транспортировать на подводной лодке. Увеличьте погрузочный люк, и практически любая находящаяся на вооружении подводная лодка сможет нести «Крестоносец» в переднем торпедном отсеке. Суда прикрытия помогут подводной лодке перемещаться с максимальной скоростью в надводном положении. Чуть что – субмарина исчезает с морской поверхности, продолжая путь не столь быстро, но столь же целенаправленно. Сотни кораблей, оборудованных наисовременнейшей акустической техникой, могут годами рыскать по Тихому океану в погоне за субмариной и не найти ее. Будь уверен, Бентолл: если мы упустим ракету сейчас, нам ее больше не видать.
– Большое спасибо, капитан Гриффитс. – Бесспорно, он прав.
Я неуверенно поднимаюсь. Ну впрямь старик на смертном одре, предпринявший последнюю попытку вернуться к жизни. Рву бумажку в клочья.
Из блокгауза в это время вываливаются люди. А неподалеку от рифа маневрирует Флек.
– Еще одна просьба, капитан Гриффитс. Уговорите Леклерка, чтоб оставил ваших людей под открытым небом, на свежем воздухе. Дескать, тяжко жариться под железной крышей. Они, похоже, готовят вторую ракету к отправке. – Я указал на металлические ящики в глубине ангара. – Намекните ему, что здесь им понадобится меньше караульных. Пообещайте хорошо себя вести. Если запуск удался, он на радостях может удовлетворить просьбу.
– Зачем это нужно, Бентолл? – вновь неприязнь в голосе.
– Не привлекайте внимания Леклерка. Нам нельзя переговариваться. Коли вам дорога жизнь, слушайтесь меня.
Я побрел к стартовой площадке, как бы изучая последствия взрыва. Две минуты спустя краешком глаза увидел: Леклерк беседует с Гриффитсом.
Потом Леклерк и Хьюэлл направились ко мне. Леклерк буквально излучал счастье, сияющее олицетворение сбывшейся мечты.
– Получается, ты не схимичил, Бентолл? – Он ограничился сухой констатацией факта, не балуя меня излияниями благодарности.
– Не схимичил. Но уж по второму заходу схимичу, братец, еще как схимичу! Успех?
– Абсолютный! Точное попадание в цель. С тысячемильного расстояния. Теперь, Бентолл, принимайся за вторую.
– Сперва я повидаю мисс Хоупмен.
Он сразу потускнел.
– Сперва доделаешь ракету. Я не шучу.
– Мне надо поговорить с мисс Хоупмен. Всего пять минут, не больше, обещаю. А не то сами возитесь с этой треклятой ракетой. Сколько влезет.
– Зачем тебе ее видеть?
– Это мое личное дело.
– Ладно. Но только пять минут. Ясно? – Он вручил часовому ключ и жестом отпустил нас.
Часовой отпер оружейную. Я вошел и захлопнул дверь у него перед носом, начихав на его самолюбие.
В комнате царил полумрак. Шторы были опущены. Мэри лежала на раскладушке, на которой утром спал я. Я опустился на колени у ее изголовья.
– Мэри, – шепнул я, коснувшись ее плеча. – Мэри, это я, Джонни.
Погруженная в глубокий сон, она с трудом приходила в себя. Зашевелилась, заворочалась под одеялом. Проступили очертания лица, блеснули глаза.
– Кто это?
– Мэри, это я, Джонни.
Она не отвечала, и я повторил свои слова. Онемевшие губы с трудом выговаривали слова. Поди разберись в этом невнятном мычании.
– Я устала, – прошептала она. – Я так устала. Оставь меня в покое.
– Прости меня, Мэри. Клянусь, я готов застрелиться. Я думал, они блефуют. Честное слово, думал, они блефуют. – Никакого ответа. Я продолжаю:
– Мэри, что они с тобой сделали? Ради Бога, скажи.
Она ответила шепотом. Что – я не расслышал. Потом повторила негромко:
– Со мной все в порядке. Пожалуйста, уйди.
– Мэри! Посмотри на меня!
Она будто не слышала.
– Мэри, посмотри на меня. Коленопреклоненный Джонни Бентолл! – Я хохотнул, но звук получился неэстетичный. Вроде бы лягушка квакнула, к тому же страдающая бронхитом. – Я люблю тебя, Мэри. Вот почему я запустил эту чертову ракету – и еще тысячу запущу. И сделаю что угодно: хорошее, плохое, только бы тебе не делали больно. Я люблю тебя, Мэри! Давно об этом знаю, но только сейчас отважился признать: готов ради тебя на все. Вот такой я кретин. Я люблю тебя и, если попадем домой, женюсь на тебе. Пойдешь за меня?
Опять молчание. Потом она сказала:
– Выйти замуж за тебя? После того, как ты им позволил... Прошу, оставь меня, Джонни. Оставь меня в покое. Я выйду за того, кто любит меня, а не за... – Она остановилась и хрипло закончила:
– Прошу, уйди.
Я грузно встал и пошел к двери. Открыл дверь, и потоки солнца хлынули в комнату. Осветили койку, светлые волосы, разбросанные по брезентовому заменителю подушки, огромные карие глаза на бледном изможденном лице. Я долго смотрел на нее. Мученик, приговоренный к сожжению, не вызвал бы у меня слез. Слишком легкие эти слезы в сравнении с нынешней мукой. Я смотрел на единственного человека, которого за всю свою жизнь полюбил. Потом отвернулся. Крутой парень Бентолл не пожелал, чтоб хоть кто-нибудь стал свидетелем его слез. Даже Мэри. И тут послышался взволнованный шепот:
– О Боже, милостивый Боже... Твое лицо...
– Ничего, – сказал я. – Скоро в нем отпадет надобность. Прости, Мэри...