Чёрный нефрит [СИ]

Она была уже взрослой, но путь продолжался. Руки родителей ещё вели её за собой, сжимая ладони — до боли, до треска костей. Иссохшие, мёртвые руки, посеревшие, покрытые трупными пятнами. Нет, это не сломанные кости — что-то трещит совсем рядом…

Теперь можно было увидеть лица — сгнившие до такой степени, что на голых черепах едва виднелись ошмётки мягкой плоти. Когда Вэй Юн действительно была маленькой, даже в кошмарах она не видела родителей такими, потому что тогда не знала, как выглядят мёртвые.

Треск в ушах нарастал, и потянуло дымом: лес, через который пролегала дорога, горел.

Пусть всё это только снилось, страх сгореть, как мотылёк, задевший крылом свечу, был настоящим. В миг, когда поперёк дороги рухнуло пылающее дерево, преградило им путь, Вэй Ан Ю едва не закричала и потянула родителей назад. Пусть мёртвых, их всё ещё хотелось спасти, удержать.

— Ну же, не упрямься, — то, что было голосом матери, обратилось в задушенный хрип, — ты уже не маленькая, чтобы бояться. Пойдём с нами, А-Юн: мы устали ждать…

То, что прежде было помощью, ласковой поддержкой, обернулось железными оковами вокруг её запястий — оковами, из которых Вэй Ан Ю не могла вырваться, пока родители, пересмеиваясь о чём-то своём, шли вместе с ней в огонь. Она рванулась раз, другой, в отчаянии закричала, в каком-то безумии надеясь, что мертвецы попросту слепы и не видят сжимающегося огненного кольца, не чувствуют жара.

— Конечно, тебе надо сгореть! — почти возмущённо воскликнула мама и крепче стиснула пальцы. — Как же ты иначе пойдёшь за нами?..

— Я не хочу! Не сейчас… ещё не сейчас! — хватка неожиданно ослабла, и Вэй Ан Ю упала на спину. Она ударилась затылком, и в глазах ненадолго потемнело; когда же всё прояснилось, звуки стихли — ни страшного зова мёртвых, ни треска огня. Исчез и лес, и пыльный день, и даже солнце: вместо него в небе, где собрались тучи, похожие цветом на сырое мясо, застыл гигантский выдранный глаз.

Громыхнуло — и брюхо одной из туч лопнуло, вываливая вниз густое, липкое содержимое.

«Кровь», — подумалось неожиданно легко, словно это не по её лицу стекали тёмно-красные, горячие капли. Вэй Юн смотрела в небо — а огромный глаз, мутный и покрасневший, смотрел на неё.

Под её спиной, где раньше была сухая земля, было мягко и влажно — иначе и быть не может, когда лежишь в куче трупов, окутанная запахом сырости и гниения.

Боли и страха больше не осталось — на смену пришла лишь ломящая, бесконечная усталость. Вэй Юн ничто не держало; она могла встать, уйти, чтобы не замечать краем глаза искажённые мукой лица. Но лишь отрешённо подмечала: вон того парня, с которым они вместе отвлекали торговца-скрягу, пока Цзян Чен выносил из лавки кувшин с вином, разрубили надвое — и он лежит, скорчившись, с головой, треснувшей от макушки до нижней челюсти. А вон та ученица, на несколько лет младше неё самой, ещё пыталась идти — даже когда спина покрылась стрелами, точно ежиными колючками.

Полная неподвижность. Мёртвая тишина.

Звук собственного дыхания, биения сердца раздражал — ведь они нарушали покой этого места, бывшего прежде её домом, а сейчас — огромного склепа под открытым небом. Здесь, во сне, тихо; по-настоящему — славно пируют падальщики. Дикие псы, уцелевшие в пожаре, распугивают ворон, соревнуясь с ними за особенно аппетитные куски мяса.

Кучи мяса, которые когда-то были людьми.

Кажется, по щеке скатилась слеза, расчерчивая подсохшую кровавую корку. Вэй Ан Ю медленно села и посмотрела в сторону, зная заранее, что увидит.

Они стояли у стены, чуть порознь, как будто даже в смерти не смогли найти согласия. Роскошные некогда пурпурные одежды перемазались в крови, грязи и саже; на плече Цзян Фэн Мяня, зацепившись, плащом болталось обгоревшее знамя. Мадам Юй держалась прямо — назло подрубленным ногам и перерезанным нитям сухожилий.

«Хоть теперь, — грустно подумала Вэй Ан Ю, — вы могли бы стоять плечом к плечу».

Но кто-то показался из-за их спин — неужто они всего лишь расступились, пропуская? Девушка шла неловко, норовя завалиться набок, но Цзян Фэн Мянь всякий раз придерживал её, помогая выстоять; платье разорвано так, что стоит чуть качнуться — и обнажается худое тело, обезображенное порезами, синяками и кровоподтёками.

Мертва — ясно любому, достаточно лишь взглянуть на горло, обвязанное затянутым поясом. Борозда на коже не одна: кто-то развлекался, то ослабляя, то туже затягивая удавку, пока не треснула, не сломалась тонкая шея. И всё же, мёртвая, девушка продолжала улыбаться.

Впервые за всё время сна в Вэй Ан Ю по-настоящему зародился протестующий крик:

— Ты должна быть живой! Ты… ты ведь сбежала, наверняка сбежала!

Янь Ли качнула головой — пояс туже впился в лиловую шею. Она не могла жить, не могла говорить, но Вэй Юн слышала голос, печальный и такой же мёртвый, как всё, что окружало её в мире снов.

— Ты не пришла. А ты ведь знаешь… знаешь, что они бы со мной сделали.

Сверкающие тёмные глаза — единственное, что оставалось живым в лице Янь Ли — покраснели; правый лопнул и густой жижей потёк по бледной щеке.