Чёрный пепел золотой травы (СИ)

Хоть Игрок и не смог — или не захотел — ответить, что происходит, если умереть в послесмертном мире, это ничуть не умаляло его знаний об окружающем нас мире, и не мешало нам беседовать на иные темы. Чем дальше мы шли, тем больше я слышал о нём самом и о том месте, в котором мы находились. По осведомлённости о правилах загробного мира он напомнил мне Смотрителя, тоже вложившего в мою голову столько, что хватило бы на отдельную энциклопедию. Но если тот был энциклопедией, то Игрок — целой книжной полкой. При этом он, как и я, ничего не помнил о своей прошлой жизни. Точнее, то, что он помнил, его жизнью быть просто не могло — скорее, эти его воспоминания были набором разрозненных и, на первый взгляд, никак не связанных друг с другом видений о разных людях, словно подобранных в случайном порядке. Он пересказал мне совсем немного, но и этого оказалось достаточно, чтобы разбудить моё любопытство. Я на какое-то время отвлёкся от беспокойства из-за Беглецов и намертво вцепился в его историю, стараясь выяснить все подробности. Его самого загадка собственного прошлого не волновала — по крайней мере, он не подавал вида — но на мои вопросы всё равно отвечал с охотой.

Среди личностей, застрявших у него в памяти, не получалось найти хоть какую-нибудь зависимость или закономерность. В одном из «воспоминаний» Игрок был изжелта-смуглым парнишкой лет десяти, закованным в тяжёлые каторжные колодки. С макушкой погрузившись в озеро, он прятался от вооружённых короткими саблями людей, в то время как они бродили вдоль берега и прочёсывали покрывающие отмель заросли кустарника. В другом он становился уже взрослым мужчиной, высоким, суровым и крепким; он ехал верхом через заснеженные горы, пряча лицо от слепящей метели, его борода от холода обросла инеем. Затем, рассказывал Игрок, угол обозрения как будто менялся, и у него за спиной оказывалась целая армия, закованная в доспехи и шлемы, с копьями и щитами, пешая и конная, везущая телеги с провизией и осадные машины — в растянувшейся марширующей через перевал цепочке виднелись даже боевые слоны. Третьим образом был высушенный болезнью старик, худощавый и бледный, чьи черты всё ещё сохраняли остатки благородства, но постепенно таяли, подтачиваемые недугами и одиночеством. Он, не вставая с постели, умирал где-то на отдалённом острове, забытый и покинутый всеми.

Были там и прочие: темнолицый парень, дремлющий под навесом посреди пустыни, сидящий во главе шумного пиршественного стола бородатый здоровяк. Пожилой, но до сих пор полный сил мужчина, с трудом отбивающийся от пары десятков противников с кинжалами, величественный юноша лет восемнадцати, в окружении толпы беседующий о чём-то с нищим стариком… Таких примеров Игрок запас сотни, если не тысячи — он перечислял их без передышки, и складывалось впечатление, что он выдумывает их на ходу.

Однако я ему верил. Эксцентричный и, без сомнений, со своими странностями, он всё же не походил на того, кто станет прибегать ко лжи ради привлечения внимания.

Описываемые им люди выглядели по-разному и занимались разными делами, они жили в разных местах и даже, судя по всему, в разных эпохах. Несмотря на то, что они находились не в чьей-нибудь голове, а именно в его, ни о ком из них Игрок не мог сказать, кто это. Как и я, хотя иногда события, про которые он говорил, казались мне смутно знакомыми. Вообще, ощущение близости к разгадке в последнее время появлялось у меня всё чаще; нечто подобное бывает, когда ты стараешься вспомнить что-то, что вертится на уме, совсем рядом, но постоянно ускользает от тебя за миг до озарения. Как сон, который забывается уже через несколько секунд после пробуждения, и тебе остаётся, может быть, настроение, но не память о нём самом. Может, попробуй я заснуть, тоже увидел бы что-то подобное из своего прошлого? Я так до сих пор и не вспомнил про свою прошлую жизнь ни малейшей детали.

Однако нужды спать, как и есть или пить, у меня теперь не было. Возможно, я и смог бы заснуть, если бы попробовал, но в любом случае пока что мне было не до этого. Регулярно мне ни с того ни с сего начинало мерещиться, что я вспоминаю что-то о своей предыдущей жизни, но каждый раз воспоминание ударялось о какой-то барьер внутри моих извилин и отскакивало обратно, туда, откуда возникло. Наверное, приблизительно так чувствуют себя люди, страдающие амнезией. Запертые внутри небольшого кусочка собственного мозга и не способные пробиться за его пределы.

У меня язык так и зудел рассказать Игроку и об этом — после краткого и, вроде как, безразличного упрёка по поводу того, что я умолчал о пытавшемся меня убить призраке, это казалось логичным. В конце концов, опыта у него явно больше, чем у меня, так что, пожалуй, не будет лишним держать его в курсе событий, по меньшей мере пока мы в одной лодке. И всё же я промолчал.