Численник

Ущербная луна над местностью одна,
катится поезд.
Коньячная волна, как вечная вина,
диктует повесть.
Заснеженных цистерн застывшие тела
торчат в окошке.
Поодаль от угла деревня залегла
не понарошке.
Обманчивый лесок струится на восток,
запараллелясь.
Последний огонек из глаз уходит вбок,
как свет в тоннеле.
И городской пейзаж лоскутьями пропаж
глядится смутно.
И некий персонаж бросает карандаш,
и брезжит утро.
Над рельсами страна в стекле отражена,
вся в серой гамме.
Свидетелем без сна душа вдоль полотна
летит снегами.

«Домишки, укрытые снегом…»

Леониду Филатову

Домишки, укрытые снегом,
кривые скелеты берез.
Повязана времени бегом,
глазею до рези и слез.
Равнина, гора, мелколесье,
плетенье мостков и стропил,
могилка случайная вместо
кого-то, кто жил здесь и был.

На санках согбенная тетка
ребенка везет налегке,
нескоро, видать, довезет-то,
жилья не видать вдалеке.

А дальше на белых просторах
под красным, как жар, кирпичом,
строенья растут, по которым
придут полоснуть кумачом,

ножом, топором и обрезом
и красным, как жар, петухом,
чтоб снова огнем и железом,
и стадом – за пастухом.

Привольно, и скрытно, и скудно
раскинулась вечная Русь,
люблю тебя сильно и трудно,
жалею, не знаю, боюсь.

«Ну вот, исчавканная местность…»

Ну вот, исчавканная местность,
колодца ржавая бадья…
как факт – последняя окрестность,
последний очерк бытия.
Оскомины дрянная сила
сжимает челюсти в замок,
здесь западник славянофила
не одолел бы, видит Бог.
Фасет, фальцет, фальшивый заяц,
флажки и обморока мрак,
зияя вечно, вечно маясь,
моей России вечный зрак.
Охота, дивная охота
смотреть на кочки без конца,
на пустоши, ручьи, болота,
черты необщего лица,
и тот сосняк, и эти ели,
прикрасы милой стороны…
Как если б в сторону глядели
с обратной стороны Луны.
Восток ли, Запад, все едино,
Европы скромный идеал,
Китай, Япония – все мимо,
когда России не видал.
Навечно этот ржавый очерк
по сердцу, словно по стеклу…
Березовых понюхать почек…
понюхать сосенки смолу…
Как космонавты, наши души
уходят в небо, не спеша,
и мирозданья не нарушит
моя славянская душа.

«Отголоски, перелески…»

Отголоски, перелески,
переклички, перепляски,
переглядки, пересмешки,
перегрузки, перебежки,
переплеты, переделки,
перехваты, перестрелки,
недороды, недостачи,
как проклятье, неудачи —
вот пейзаж моей отчизны.
И с какого переляку
мной любим он так подробно?

И еще о родине