Числовой код бессмертия

Я открыл дверь и вошел в дом. В комнате за столом, спиной ко мне сидела моя мать. Перед ней лежали знакомые мне конверты и фотографии.

— Мама! — закричал я. — Что ты здесь делаешь?

Она вздрогнула и обернулась. Затем судорожно начала собирать со стола конверты, но поняла, что я их уже увидел, бросила и опять ко мне повернулась.

— Ладно, давно пора было с тобой поговорить, — смущенно улыбнувшись, сказала она.

— О чем? — я не хотел никакого разговора.

— Об этом! — Она кивнула на конверты. — Об этих письмах. Ты ведь все равно их читал? Да и не только о них. Присаживайся.

— Нет! Не хочу! — закричал я, как маленький капризный мальчик. Мне было досадно, что она раскрыла мой детский секрет. Но дело было не только в этом. — Не хочу ничего знать!

— В том, что произошло, — она опять кивнула на письма, — нет твоей вины. Нет ничьей вины. Так уж сложились обстоятельства. Садись. — Мама похлопала ладонью по сиденью стула рядом с собой. — Поговорить все равно придется.

Я сел, а она стала перебирать конверты и долго молчала, не зная, наверное, с чего начать. Я тоже молчал, хмуро, упрямо молчал.

— Видишь ли, — заговорила наконец мама, — когда я начала получать от него письма, все воспринималось как таинственное приключение, только и всего. Разве могла я представить, во что все это может в дальнейшем вылиться? Таинственный незнакомец пишет на незнакомом мне языке…

— На незнакомом языке? Ты не знаешь итальянского? — поразился я. — Но как же…

— Тогда не знала. Я изучила итальянский спустя несколько лет, и то… — Она отчего-то смутилась. — Совсем по другому случаю. Мне итальянский понадобился для работы. А тогда… Все эти письма мне переводил один человек, мой знакомый, мой близкий друг. Мы вместе работали над одной темой…

— Твой близкий друг? Что-то я никогда ничего не слышал ни об одном твоем друге. Неужели и он?..

— Нет, нет, он действительно просто друг. Никаких романтических отношений между нами никогда не было. Так вот он мне эти письма переводил.

— Но как ты могла доверить такие письма постороннему?

— Ну, сначала я вообще не знала, о чем они, а потом… Знаешь, мне льстило, что кто-то так меня любит, пусть он и никогда меня не видел и не увидит, мне было очень важно знать, что я кому-то нужна до такой степени…

— Ты мне была нужна, ты папе была нужна! — возмутился я.

— Это совсем другое. Совсем! Даже то, как Дамианос узнал обо мне, напоминало таинственную, красивую сказку. Вычислить числовое значение женщины его судьбы — есть от чего сойти с ума и… И немного возгордиться. И мне было не стыдно перед Эдиком, ну, моим другом, который об этом тоже узнал. Я гордилась и чувствовала себя счастливой. Счастливой и избранной, что ли. Но потом… С пятого письма все изменилось, оказалось, что дело не только, а главное не столько во мне, сколько в тебе. Я — только жена, его по-настоящему единственная женщина, данная судьбой, и все, на этом моя роль заканчивается.

— Разве этого мало? — ревниво скривился я.

— Ему мало. Для Дамианоса главное в жизни — его работа, то дело, которому он всего себя посвятил, то дело, которое он не смог закончить когда-то.

— Но ведь Пифагор нашел Число гармонии…

— Да, он вычислил Число, но, как только это произошло, понял, что гармония мира приведет к полному концу. И кончил жизнь самоубийством, чтобы предотвратить гибель человечества.

— Значит, вот за что я расплачиваюсь, — пробормотал я. — Я спас Пифагора и тем самым способствовал его самоубийству.

— Ты не виноват.

— В человеческом смысле не виноват, но в историческом — вина моя очень велика.

— Человек, — продолжала мама, не желая развивать тему моей вины, — состоит из трех составляющих: зло, добро и частица Вечности. Зло и добро — это чисто человеческая сущность, которая составляет две трети. Гармония — суть Вечность. Но если преодолеть эти две трети, человеческое в человеке, то и человека не будет. Гармония — это единый чистый разум, абсолютно другая сущность мира.

— Гармония — это бодрствование разума. Потому что мир, вся жизнь на Земле с ее историей, — вдохновенно подхватил я, — это не что иное, как сон. Сон вселенского разума, сон этой самой Вечности. Бедный Александр Иванович думал, что он — только сон Пифагора. Но ведь и Пифагор — только сон. Мы все — лишь сновидения Вселенского Разума, добрые и злые. Вселенский разум спит, разбудить его может Число гармонии. Пифагор был тем человеком, который мог вычислить это Число. Но нужен еще посредник, своего рода медиум. Этот медиум должен узнать Число, только тогда оно «прозвучит» и разбудит Разум. Винченцо! Вот в чем состоит его роль. Я все не мог понять! Он медиум. Потому-то Винченцо всегда стремился завладеть Числом. Он охраняет вход в реальности, чтобы не пропустить того, кто наконец его узнает. А я…

— Дамианос считал, — перебила меня мама, — что твоя роль состоит в том, чтобы опять спасти Пифагора. Дамианос — новое воплощение Пифагора — думал, что ему удастся преодолеть его противоречие между стремлением к гармонии и жалости к человечеству, но боялся, что в критический момент сорвется, не выдержит. И тогда именно ты опять его спасешь.