Числовой код бессмертия

— Нет, я не должен был его спасать. Ведь в том-то и состояла моя прошлая ошибка. Если бы Пифагор погиб в Кротоне, не вычислил Число, возможно, на этом все бы закончилось. Сновидение Разума вышло из-под контроля. Пифагор, совершивший самоубийство, искусил Разум. Его душа, не нашедшая покоя, должна была снова возродиться и пройти свой путь. И мы все, кто был причастен к жизни Пифагора, тоже должны были заново пройти свой путь.

— Возможно, — рассеянно проговорила мама и с необыкновенной нежностью провела рукой по стопке писем. — Дамианос не знал тогда ничего об Александре Ивановиче, не мог предположить, что раздвоенный противоречиями дух Пифагора воплотится в двух разных личностях. Однажды ему в руки попался один старинный документ, который был сделан с папируса, найденного два века назад при археологических раскопках. Этот документ представлял собой нечто вроде дневниковых записей человека, живущего в Метапонте в конце пятого века до нашей эры. Он описывал свою встречу с Пифагором во время пожара в Кротоне, их беседы, самоубийство Пифагора и… В общем, то, о чем там написано, тебе должно быть известно лучше, чем мне.

— Ну да, — испуганно сказал я и отвернулся от мамы — говорить о своем дневнике мне не хотелось.

— Этот документ попал в руки Дамианосу совершенно случайно, но он в этой случайности увидел некое указание свыше. Дамианос вычислил число своей жизни — и оно совпало с числом Пифагора. Вот тогда-то он понял, что является новым воплощением великого человека, что должен пройти заново его путь, найти Число гармонии, довести его дело до конца. Свою жизнь он построил в соответствии с Пифагоровой. Так он нашел меня, свою истинную жену, поселился в Кротоне и стал писать письма.

— В Кротоне? — я невесело усмехнулся. — А почему не в Метапонте?

— От того Метапонта ничего не осталось. Современный городок Метапонто, который неподалеку, ничего общего с тем древним городом не имеет. Но дело не в этом. Метапонт не принес Пифагору счастья, Дамианос не хотел жить там, где Пифагор разочаровался в главной цели своей жизни, где произошло его самоубийство.

— Надеялся, что его такая участь не постигнет? Он и в этом ошибся.

— Ошибся, — согласилась мама и снова нежно провела рукой по стопке писем. — Он пришел к тому же, к чему в свое время пришел Пифагор — гармония означает конец человечеству. И не смог преодолеть искушения.

— И стал не только самоубийцей, но и убийцей. Но как он узнал об Александре Ивановиче?

— Курсы! — Мама горестно вздохнула и посмотрела на меня виновато. — Мы разбудили некие силы, сами того не зная. Это была чистая случайность. Ни я, ни Эдик, мы и предположить не могли, что все так невероятно совпадет и во что выльется. Это был просто эксперимент. Языковые курсы как нельзя лучше подходили для испытаний. Наши подопытные не должны были знать, что являются таковыми. А лингафонная аппаратура давала возможность проводить гипнотические сеансы не напрямую с испытуемым. Даже руководитель, Александр Иванович, ни о чем не догадывался. Это была идея Эдика, использовать курсы. Но и на эту идею он набрел случайно. Просто увидел объявление на двери подъезда: итальянский за три месяца… Ну, что-то в этом роде. И подумал, что это как раз то что нужно. Курсы, как оказалось, проходили в том институте, где он читал лекции, так что это еще больше упрощало задачу. Опять-таки чистая случайность. Да и все остальное — лишь случайность. То, что на эти курсы запишешься ты, я и предположить не могла. То, кем окажется Александр Иванович, — тоже. Возможно, из-за этого все и пошло не так.

— Нет, мы все там собрались неслучайно, — убежденно проговорил я, а маме показалось, что обиженно, и она начала защищаться.

— Я действительно не знала, что ты тоже в группе, честное слово! Видишь ли, вы все в протоколе значились не под именами, а под номерами. Когда я поняла… было уже поздно.

— Да ведь я не о себе, — попытался я ее успокоить, — а совсем о другом. — Но она все равно продолжала оправдываться:

— Знаю, как трудно тебе пришлось, эти твои пророческие романы, они тебя просто измучили… И все, что с тобой стало происходить, было совершенно тебе непонятно. Я должна была по крайней мере рассказать раньше. Но… я боялась, никак не могла решиться.

— Да ладно, оставь, — я ей улыбнулся как можно беззаботней, — не могу сказать, чтобы мое «пророчество» так уж меня тяготило. — Но, видя, что и это ее не успокоило, а оправданиям не будет конца, быстро перевел разговор в другое русло. — А в чем, собственно, состоял эксперимент?