Чистая книга: незаконченный роман

Махонька. Путь человечества. Она может перебраться на другие миры. Она несет в себе весь земной мир. В ней, в этой маленькой старушонке, уплотнена вся Россия. Ее история. Она сродни той уплотненной частице материи (квазары?), до которой сжимается Земля, Вселенная…

Махонька обладала способностью переноситься в воображении из XX столетия в X, во дворец, из зимы – в лето.

– Что-то надоела зима, напою я себе лето, в лете захотелось побывать…

Махонька садилась с ними за стол.

– Сыта я.

– Где наелась?

– У Владимира-князя на пиру была. Всего наелась. И красной рыбки поела. И меду пила, сколько хотела. И пироги такие мягкие да удачливые. Апракся хорошо печет.

– Ну, Махоня, опять тебя занесло.

А занесло ли? Странно, но Махонька и в самом деле не хотела есть…

Махонька легко, весело несла свою нищету…

Махонька, к моему удивлению, не тяготится нищетой, бродяжничеством. Ну-ка, привяжи ее к дому – да она все проклянет и жизни не рада будет. Странник в крови русского, а что уж говорить о таком поэте, как Махонька.

Из дома в дом, из деревни в деревню, каждый день с новыми людьми – это стало ее потребностью. И потребностью стало рассказывать людям сказки, петь былины, песни. Посмеются, повеселятся люди от ее слова, от ее забав – а она и рада.

Набожные старухи (староверки-фанатички) проклинают: беса веселишь, бесу служишь. А почему бесу? Людям радость, облегчение даешь словом своим – разве это не божье дело?

Всё оттого: Богово созданье человек или сатанинское?… Бог любит человека. На радость человеку жизнь дал. И жизнь должна быть веселой, красивой. Нельзя задавливать дар Божий. А жизнь – дар Божий. И любовь – дар Божий. Зачем Господь Бог создал Еву для Адама? А затем, чтобы веселее было. Затем, чтобы радости да счастья больше было.

– Сосуд сатаны жена. Зачем святые-то отцы в пустыни уходили? А в монастырях-то? Пошто спасение-то через отречение от грехов плотских?

Марьюшка строжила людей – взыскивала за все, ибо люди для нее – мерзкие, все в грехах, как в коростах. А Махонька любила людей и прощала им все слабости.

– Человек и так бьется всю жизнь, а тут я еще буду гнетить его – нет. Нет, я ему батожок в руки дам, легче идти.

– С этим батожком да со своими небывальщинами ты в ад заведешь.

– Пошто в ад-то? Пусть на земле поживет-покрасуется.

– Гости мы здесь, вечное житие – там…

– А зачем тогда Бог землю сотворил?

– Для испытания.

– Нет, нет. Божьему творению человек радоваться должен.

Да, все вечера в Копани, все встречи Махоньки с Марьюшкой кончаются диспутом, распрей. И ради этих-то диспутов да словесных потасовок Махонька и шла в Копани, в Лаю, в Верховье Ельчи, где окопались староверы. Позлить хулителей веселья, радости. Постоять за Христа. Далеконько. Тяжело. А шла, попадала.

Люди в Копанях, и прежде всего Анисимова, рады были Махоньке. Веселье, радость в скудную жизнь приносила. Распрямлялись. А Федосья особо рада была. Поддержка духовная.

Из всех людей Федосья выделяла как святых батюшку Аникия и Махоньку. Бог – это любовь. И они – одна любовь к человеку, ко всему сущему.

Махонька и Марьюшка – обе ветошки старые, внешне похожи. Обе маленькие, высохли. Одна от злости высохла, другая от доброты.

Махонька – глаза ходячие. Радость, озорство на ногах. Колобком покатилась.

Огнейка:

– Ты пошто такая худая да маленькая?

– А пото что ходить много надо. По людям. Толстая-то как бы я от деревни к деревне шлепала. В снегу бы застряла. А я как заюшко-горностаюшко. Меня каждый снежок держит. Я везде пройду.

Да, Махонька ходила по земле, излучала добро, несла людям радость. Даже нищенствуя, Махонька не кусочки собирала, радость. Чтобы потом снова ее разнести людям. Ворохом вывалить.И к ней особенно тянутся дети. Огнейка ощущала: от Махоньки особый аромат. Аромат веков, чистой и мудрой старости. Огнейка не отпускает Махоньку, Федосья успокаивает дочь:

– Не плачь. Тебе нужна Махонька, да и людям нужна.

Перед уходом из Копаней ее спрашивают:

– Не тоскливо одной-то?

– Пошто одной-то? Я одна-то не хаживала. Все ордой. Пойдет коровушка-белодонышко, сивко-бурко… Олешонко… Царевна-лягушка… Да Илья Муромец будет провожать со своей дружиной. А скучно будет, дак и ко князю Владимиру на двор заеду.

– К какому князю?

– Забыла, как пропевала старину-то?

– Дак ведь то в старине он…

– А я могу и в старину съездить. Для меня никакие дороги не заказаны. Ни в леса, ни в города, ни назад, ни вперед… А в лесу-то. Приглашенье от медведя с детками повидаться…

– Да ведь он в берлоге.

– Мой не в берлоге. В храме лесном.

– Ну, Махонечка, опять ты заговариваться стала.

– Не скучаю, не скучаю я, девушка. Че скучать-то. Ворону увидела – с вороной поговорила. Я ведь все языки знаю…

Все для нее было живым. Лес, поля, щелья… Зайки, живые и сказочные, лисы, волки… Вороны, сороки… Со всеми разговаривала, ибо была убеждена, что все они по-своему умные, всё понимают.

– Махонька, ты глупая, что ли? Ведь зайцы-то да лисы не говорят, а ты все с ними разговариваешь?

– Как не говорят. В сказках-то все говорят. Они говорят. И люди с ними разговаривают. Да они-то с людями не хотят разговаривать.

– Пошто?