Папа долго смотрел на меня, медленно моргая, а потом расхохотался. Он смеялся громко, вытирая выступившие слезы, и снова сказал:
– О, милое мое дитя. Твоя храбрость так умиляет.
– Ты отдашь это должность Логану, – повторила я, не отступая от своего решения. – Потому что он ее заслужил. Потому что он прекрасно для нее подходит. Потому что так будет правильно.
– Я не стану этого делать.
– Станешь, – повторила я, скрестив руки на груди. – Или я пойду к твоей любимой журналистке из «Стратфорд Газетт» и в красках расскажу ей о той ночи, когда мне было четырнадцать, когда начальник нашей полиции сексуально домогался меня, а мой отец ничего не предпринял.
С лица отца сошли все краски.
Миранда Холлис любила разносить в своих статьях моего отца и винокурню. Она словно задалась целью вытурить «Скутер Виски» из Стратфорда, избавить город от гнилого бизнеса, по ее мнению. Поскольку ее отец занимался политикой, папе не удалось ее заткнуть.
К его превеликому разочарованию.
И он не хуже меня понимал, что, если она узнает об этой истории, для него, для нашей семьи, для шефа полиции и всего города это обернется скандалом.
Он положил ладони на стол, очень медленно встал и навис надо мной, смотря прямо в глаза.
– Ничего подобного ты не сделаешь, юная леди. Не знаю, какого черта на тебя нашло, но, если помнишь, это я оплачиваю счета за ту небольшую студию, которую ты так любишь. Это я купил квартиру, в которой ты спишь каждую ночь. И это все я могу у тебя отнять, – сказал он, демонстративно щелкнув пальцами. – Легко и просто.
– Ладно, – пожав плечами, сказала я. – Вперед. Забирай студию, забирай квартиру. У меня останется машина и чувство собственного достоинства, и они меня вполне устраивают.
Папа засмеялся, качая головой, словно я была не в себе.
– Девочка, ты сошла с ума. Ты будешь изгнана из семьи, отлучена от наших денег, от всего – и твоей мастерской конец. Это не угроза. Это обещание.
Я пожала плечами, хотя сердце болезненно сжалось в груди. Я знала, что именно так он отреагирует, и, выходя сегодня утром из студии, понимала, что мечта, которую я в ней строила, скоро исчезнет.
Но это стоило жертв, потому что я поступала правильно.
– Я не против, если ты так решил, – спокойно сказала я. – Но я тоже приняла решение.
Папа покачал головой и от недоумения переменился в лице, словно я была не в своем уме. И, возможно, он прав. Я знала, что не смогу смириться, не смогу играть по его правилам ради студии, которую, возможно, однажды смогу заполучить собственными силами. Да, понадобится больше времени. Мне нужно будет взять кредит, составить бизнес-план, найти инвесторов. Придется нелегко.
Но в моей жизни всегда так было.
Одно я знала точно: я не хочу быть в долгу у отца и не хочу становиться частью плана, причинившего боль мужчине, которого я люблю.
– Знаю, ты не хочешь, чтобы эта семья погрязла еще в одном скандале. И знаю, что сейчас закрываются многие компании, карьера знаменитостей летит в тартарары, когда женщины смело делятся своими историями, но ты не хотел бы разглашать такого рода скандал. Потому, если хочешь, чтобы я держала рот на замке, я так и сделаю. Но и ты мне должен.
Красный от злости отец сжал челюсти. Я бросила на него последний выразительный взгляд, повернулась и пошла к двери.
– Исправь все, пап, – сказала я. – Даю тебе время до Нового года.
А потом я захлопнула дверь перед дьяволом и поклялась больше никогда не заключать с ним сделок.
Неделя отпуска – это слишком долго, когда ты несчастен.
Рождество стало счастливым даром. После случившегося на вечеринке я точно не хотел быть сейчас на винокурне, и праздник с семьей оказался именно тем, что мне было нужно. Но в ту ночь, когда вернулся домой, я понял, что неделя будет долгой и одинокой.
Я так привык проводить время с Мэллори, что не знал, чем себя занять. Теперь привычная рутина казалась пресной и душной, словно я тратил время впустую вместо того, чтобы проводить его с пользой. Я жутко хотел связаться с ней, поговорить, обнять, даже если до сих пор было больно.
Братья советовали оставить ее в покое, отпустить.
А сердце возражало: иди к ней, не отпускай.
Всю неделю я мучился этими мыслями, пытаясь отвлекаться, но безуспешно. Не помогали даже тренировки. Чтение тоже. И уборка. Даже марафон документальных фильмов про убийства не помог. Более-менее я оправился к субботе, которую провел с братьями в «Черной дыре». Ноа вернулся в город, и мы решили вытащить его из дома, чтобы он не погряз в мыслях о разлуке с Руби Грейс. В ту ночь мы хорошо покутили, а потом в час ночи заказали пиццу и всю ночь пытались взломать пароль на жестком диске.
Совсем как в старые добрые времена, когда мы были детьми и не ложились спать допоздна на зимних каникулах, с ужасом дожидаясь возвращения в школу.
В понедельник утром и в канун Нового года именно ужас я чувствовал, когда зашел на винокурню. Как бы ни хотелось вернуться к работе, на что-то отвлечься, ситуация была безвыходной.
Потому что все, о чем я хотел забыть, находилось в этих стенах.
От вестибюля до кабинета я шел под сочувствующие взгляды коллег.