«О, хвала любвеобильным, раскрепощенным французам, которые изобрели этот простой и замечательный способ разрешать тупиковые задачи», – подумал счастливый прелюбодей, когда она ловко довела несложное земное дело до облегчения.
Просмотрев суетливую картинку прошлого, Лантаров тряхнул головой, словно пытаясь сбросить навязчивое видение. Да, он ведь и не заметил, как стал жить на грани, на пределе. Выжимая из каждого дня все, как джем из тюбика. Но все равно насыщение не приходило. Зачем? Интуиция теперь подсказывала ему причины тайных гонок. Да, он стал близко приближаться к тому образу, который презирал и боготворил одновременно. Влад Захарчиков, этот фальшивый современный мушкетер, преуспевающий в имитации реальности и бряцающий атрибутами превосходства, вот кто незаметно сверлил его мозг перфоратором. Дотянуться до этого гнусного типа было попросту невозможно – влиятельные молодые люди получаются чаще всего у влиятельных родителей. Но, с другой стороны, Лантаров неосознанно стремился копировать бесшабашного и безрассудно авантюрного командарма бизнеса. Что и говорить, втайне ненавидя Захарчикова, он, тем не менее, совершал похожие поступки. Кирилл начал жить так же непредсказуемо, с такой же воинственной ожесточенностью по отношению к окружающим. С одной разницей: он находился на своей, более низкой орбите.
Что и говорить, вспоминал дисквалифицированный герой городских бастионов, уставал он неимоверно. К обычным дорожным приключениям прибавлялись перипетии на работе – то машину не растомаживают, то клиент передумал или хочет вдруг выбить нереальную скидку, то сама заокеанская продукция по необъяснимым причинам запаздывает, и возникают беспокойные форс-мажоры. Полученная сумма умножалась на неудобства существования в норке панельного улея, где соседский ребенок почти непрерывно упражнялся в игре на ненавистном саксофоне, а непримиримая девочка-подросток то и дело закатывала грандиозные скандалы с импровизированными истериками. У него порой в глазах темнело от бытия, так что клубы, алкоголь, сигареты, светские сплетни, всеядный секс, виртуальный мир в компьютере – все это было оправданно и давно стало такой неотделимой частью его самого, что он ни за что не желал бы признавать в этом грязь. Несовершенство желаний и целей, о котором твердил ему Шура? – Да. Но ведь у него не было папы – влиятельного чиновника, как у Влада Захарчикова. Ему, чтобы тратиться на изысканные и статусные развлечения, приходилось не по-детски напрягаться. Но что идеально в нашем мире? Что там еще вспоминал Шура? А, неконтролируемая похоть? – Возможно. Но это же часть современной реальности, такая неотъемлемая, что кто уж возьмется судить? Да и кто рядом с ним был непорочным?! Даже родная мать его бросала ради случайных мужиков! Зачем он, как и большинство его соплеменников, прибегал к звероподобному сексу без излишних переживаний и ответственности? О, он знал это превосходно: это было самое действенное, простое, удобное и, в конце концов, самое дешевое средство для борьбы с повседневной рутиной. Как универсальный укол, дикий городской секс нейтрализовал депрессию и этот извечный стресс. Лишь иногда, изредка к безотказной телесной терапии прибегали, чтобы сбить острый, сугубо сексуальный голод. К тому же, кому из людей неизвестно, что именно секс помогает справиться со страхом смерти, отчего-то возрастающим по мере взросления? О сексе для продолжения рода он вообще ничего не слышал – это было совсем из другой, не его сказки. Хотя, как знать, если бы в его жизни определенным образом сложились обстоятельства, может, он пожелал бы оставить напоминание о себе в виде детей и внуков и не ступил бы на шатающийся под ногами адреналиновый канат? Слишком много «если»…
Теперь, рассматривая себя былого со стороны, как резвую бактерию под микроскопом, Лантаров даже смеялся. Получался непреодолимый порочный круг: чтобы добраться до целебной микстуры, следовало пережить стресс и основательную нервотрепку, получить приличную дозу убийственных эмоций. Было ли это примитивным и бесцельным существованием? Кто его знает?! Еще неизвестно, какие символы изберет следующее поколение. Да и разве кто-то брался рисовать ему, Лантарову, иные цели, неведомые им радужные перспективы?!