Чистильщик

Эрик разложил мокрую одежду на лавке у стола — глядишь, к утру просохнет, вытянулся. В голове зудел, не давая покоя, вопрос.

— А сколько живут чистильщики?

Теперь над ним смеялись в три голоса.

— Тебе среднее или медианное? — поинтересовался Альмод, когда хохот стих.

— Медианное. — Так точнее.

— Два года.

Половина чистильщиков не переживает двух лет. У Эрика перехватило дыхание.

— Я же говорил, что живучий, — хмыкнул Альмод. — Все, спим. И если кто-нибудь еще раз меня разбудит, точно убью.

* * *

Когда Эрик проснулся, в комнате был только Фроди: сидя за столом, раскладывал на неравные кучки монеты. Среди красной меди кое-где поблескивали осьмушки разрубленных серебряков.

— Забирай, — сказал он, пододвигая к краю стола одну из кучек. — Твоя доля.

— В смысле? — спросил Эрик, не слишком соображая спросонья.

— Смотри, — Фроди сгреб самую большую груду в кошель. — Вот это — в казну ордена. Это — в общий котел. Еда, ночлег, снаряжение, книги… На книги еще из жалования добавляем, четверть, не забудь, когда получишь. Кстати, что ты просишь за свою?

Эрик покачал головой.

— Ничего. — Она мне досталась…

Не даром, совсем не даром. Он бы сказал, что заплатил слишком дорого, только никто не спрашивал.

— … не за деньги.

Фроди кивнул.

— А это, — четыре оставшиеся кучки выглядели равными, — наши доли. За вчерашнее. На баловство всякое.

Эрик собрал монеты, не считая, скривился: медь, кажется — много и тяжело, на самом деле на пару раз поесть да выпить. Хорошо, если пара серебряков наберется.

— В городе будем, обменяешь, — понятливо хмыкнул Фроди. — Откуда у деревенских серебро?

Эрик пожал плечами: ему почем знать?

— А где остальные?

— Умываются. Альмод просил напомнить про кости.

Эрик усмехнулся: заботник нашелся. Подновил плетение, потом вспомнил еще кое-что.

— Твою спину он смотрел?

— Да. Еще день побездельничаю, и завтра уходим.

Он выбрался из-за стола, бесцеремонно схватил Эрика за подбородок, разворачивая к свету. Прежде, чем тот успел вырваться, щека засвербела.

— Ну вот, — сказал Фроди, выпуская. — Чтобы синячищем не сверкал, девок не распугивал.

— Плевать я хотел на девок, — буркнул Эрик. — Так бы и сказал, чтобы люди болтать не начали.

— А что люди? Люди скажут: поучили сопляка, значит, за дело.

Может, и за дело. Только откуда ему было знать, что из перехода может вылезти что-то опасное? Ему вообще никто ничего не объяснял. Сказали, мол, спросишь, когда разрешу — и все. Разрешения он, к слову, так и не услышал. Эрик отвернулся к двери.

— Пойду, тоже умоюсь.

— Обиделся? — спросил Фроди в спину.

— Нет.

Он в самом деле не обиделся. Обида — это бессильная злость, надутые губы, попытка заставить другого чувствовать себя виноватым. Обижаться можно на Мару. Не на командира.

— Не обиделся, — повторил он. — Просто очень зол.

А еще до сих пор не хочется встречаться взглядом с Фроди.

— Это хорошо.

Эрик удивленно развернулся.

— Злость — держит, не оставляет места отчаянию. Не дает сдаться. Только на ней я и протянул… — Фроди дернул щекой, отворачиваясь. Потом добавил: — К слову, не у одного тебя вчера был тяжелый и слишком длинный день.

— Мне-то что с того?

— А если подумаешь?

— Слушай, что ты от меня хочешь? — спросил Эрик. — Чтобы я возлюбил человека, который сперва едва меня не убил, потом просто… забрал, точно на рудники кат… — он осекся.

— Меня он забрал с рудника, — сказал Фроди. — И, поверь, разница есть. Даже с учетом… — он мотнул подбородком за спину.

— Извини. — Эрик помолчал. — Я понимаю тебя. Я даже понимаю его: если бы меня разбудили посреди ночи…

— Я не спал, — сказал Альмод, открывая дверь. Мокрые волосы казались почти черными, по плечам — рубаху он нес в руках — стекали капли. На шее, кроме того серебряного амулета, что Эрик уже видел, висела еще одна цепочка, с изящным, очевидно женским кольцом. Не левом запястье отливали алым три бусины.

— Мог бы и не показывать, что подслушивал, — буркнул Фроди.

— Я не подслушивал. Но, открывая дверь, услышал, а догадаться, о ком вы сплетничаете, не так уж трудно. — Он вытащил из-под лавки сумку. — Можете продолжать, ничего нового я про себя все равно не узнаю.

Эрик отвел взгляд от спины, исчерченной шрамами. Какая-то мысль зудела в голове, не давая покоя и никак не желая оформиться.

— Погоди… Ты не спал.

— Ну да, — Альмод сунулся в ворот рубахи. — Вчера вечером ты походил на человека, который решил, что терять уже нечего и прощается с жизнью. Такого нельзя ни на миг оставлять одного… если не хочешь обнаружить труп.

Отлично. То есть у него еще и на лице все было написано. Потом до Эрика все же дошло.

— То есть ты не спал, — медленно произнес он. — Дал мне уйти. Начать и закончить плетение. Пронаблюдал, как меня чуть не сожрали. А потом избил за то, что мог остановить в любой момент.

— «Избил», — вмешался Фроди, — это когда неделю мордой в пол с переломанным всем и ссышь кровью.

— Вот спасибочки, милостивцы, — всплеснул руками Эрик. — Благодарствуйте, всю жизнь помнить буду доброту да ласку!

— Нарываешься? — хмыкнул Фроди.