Чистильщик

Эрик слушал его объяснения и думал, как бы все оно обернулось, если бы десять лет назад неведомый чистильщик не увел лучшего ученика профессора Лейва. Объяснял Альмод так, что даже непроходимый тупица бы понял. Кто занял его место среди наставников — зануда Сигрун? По возрасту, вроде, подходит…

Неравная замена, совсем неравная. Хотя, Сигрун точно не била учеников, а этот долго бы выдержал, раз его так бесит чужая глупость — или то, что он считает таковой? Сорвался бы на какого-нибудь тупицу, вылетел бы с треском, оскорбившись на весь мир? Нет. Если бы ограничился оплеухами — не вылетел бы. А может, сам бы бросил это дело, устав объяснять одно и то же по дюжине раз? Но несомненно, так или иначе — некому было бы увести самого Эрика.

Он мотнул головой, отгоняя сожаления. Что случилось — то случилось. А вот что будет потом, он еще посмотрит.

Плетение сложилось правильно и четко, будто не в первый… хорошо, не во второй раз. Эрик растерянно моргнул, взял из воздуха скрученную в клубок золотистую ленту. Глянул вопрошающе. Альмод кивнул. Клубок, точно живой, прыгнул с руки, исчез в облаке.

— Запомнил? — спросил Альмод. — Тогда можешь распускать.

Эрик замешкался. Вот так просто распустить, не заглянув в незнакомый мир? Хоть одним глазком?

— Любопытно? — ухмыльнулся Альмод.

— Да.

— Мне тоже. Сколько хожу, мир ни разу не повторился. Похожие были, но чтобы одинаковый… Пойдем, глянем.

— Жить надоело? — сказала Ингрид.

— На два шага. Только посмотрим.

Эрик шагнул и застыл столбом. Лента шла в двух шагах от края пропасти. Он повернулся к обрыву: казалось, облака плывут под ногами, а ярдах в двухста впереди и чуть ниже с грохотом рушился вниз бесконечный поток, рассыпался облаком водяной пыли, искрился радугой.

За плечом присвистнул Альмод.

— Ну надо же…

Эрик шагнул ближе к краю — высоты он не боялся никогда. Улыбнулся, подставляя лицо ветру. Еще бы шаг, но нельзя, окажется за пределами защиты. Альмод тоже придвинулся к краю, раскинул руки, ветер взметнул крыльями плащ. Едва заметно качнулся вперед. Эрик ухватил его за плечо прежде, чем успел сообразить, что делает.

Тот рассмеялся:

— Поймал? Не толкнул?

Эрик вспыхнул. Медленно выдохнул. Толкнуть, когда в шаге пропасть? В спину? Кем его считают?

— Судишь по себе, или хочешь покончить с жизнью?

Альмод снова рассмеялся, на этот раз — весело и открыто.

— Нет и нет. Но немногие бы удержались от соблазна на твоем месте… после вчерашнего.

— А я и не «многие», — ухмыльнулся Эрик. — Я один такой.

Он отвернулся, уставился на радугу, рассыпавшуюся над водой. Ветер трепал волосы, казалось — и в самом деле стоит лишь раскинуть руки и качнуться с края обрыв, чтобы взмыть над землей и больше никогда не нее не опуститься. Еще один шаг, несколько мгновений полета и, может быть, сердце разорвется от восторга — или от страха — прежде, чем расплещется от удара о землю. Эрик отступил от края.

— Меня тоже всегда бесила чужая глупость, а вчера я сглупил. Но когда-нибудь и ты окажешься уставшим, растерянным и напуганным — и ошибешься. А я доживу до этого дня, и это будет куда… занимательней, чем просто толкнуть в спину.

— Но ты можешь его не пережить, если я ошибусь слишком непоправимо.

— Назло тебе не сдохну.

Он снова отвернулся. Повисло молчание.

— Красиво, — сказал, наконец Альмод. — Жаль уходить.

Эрик кивнул. Красиво.

Облако снова сомкнулось за спиной, выпуская обратно. Растаяло, когда Эрик разобрал плетение. Никогда не повторяется. Жаль.

* * *

Следующие три дня слились для Эрика в бесконечный утомительный переход. Он всегда считал себя сильным и выносливым, но оказалось, что сильным и выносливым он был только по меркам университета. Конечно, преподаватели твердили, что разум может показать себя в полную силу только если тело заставлять двигаться, и гоняли школяров нещадно, но все же никогда доселе ему не приходилось идти пешком целый день. И он не справлялся, хотя остальные не говорили ни слова.

Это было обидней всего. Его не пытались унизить, загнав до смерти, не пробовали на прочность, его даже в какой-то степени берегли: ведь именно Эрик днем шел первым, задавая скорость. Он просто оказался слабаком. И то, что чистильщики делали вид, будто все в порядке, ничего не значило.

Он не жаловался: глупо и бессмысленно. От нытья ни поклажа не полегчает, ни дорога не сократится.

Сумка за плечами, с утра не слишком тяжелая, к вечеру начинала казаться неподъемной. Но, сбросив ее, вместо того, чтоб упасть и уснуть, Эрик старательно учился. Ставить лагерь, складывать костер, чтобы грел всю ночь, натягивать пологи, чтобы удерживали тепло, готовить, мыть посуду, будь она неладна.