Очевидная аморальность такого отношения к убийце и превращения его в героя восстановила против Бульвер-Литтона весь Лондон. К тому же отношения его с женой, романтической Розиной, омрачило ее выступление на собрании по выдвижению кандидатов в палату общин, среди которых был и сам Бульвер-Литтон. Жена публично обвинила его в дурном с ней обращении. Вполне в духе своих персонажей, писатель отправил жену в сумасшедший дом, после чего стал членом парламента, а затем и пэром.
В своем многообразном собрании зарисовок и впечатлений от жизни лондонских улиц Генри Мейхью описал ту жадность, с какой его лондонские собеседники поглощали литературу, подобную романам Салы и Бульвер-Литтона. «Видишь гравюру – человека на виселице или охваченного пламенем, – сказал ему один из «ученых лоточников» в ответ на его расспросы, – и бывает, просто места себе не находишь, пока не узнаешь, кто он такой, во всех подробностях».
Ко времени царствования королевы Виктории «страсти за пенни» превратились в «кошмары за бесценок», сохранив огромные тиражи. Истории, которые рассказывались на их страницах, строились вокруг простых контрастов добра и зла и, изобилуя убийствами, жестокостью и насилием, ностальгически тяготели к прошлому и немудрящим радостям простой сельской жизни.
История Суини Тодда, этого дьявола в обличье цирюльника, как нельзя лучше отражает глубокое беспокойство, которое испытывали люди, сталкиваясь с еще непривычным им городским укладом. В его повествовании – первоначально названном «Жемчужная нить», так как речь в нем, в частности, шла и о пропавшем ожерелье, – люди, побывавшие в кресле цирюльника, один за другим проваливались в подпол, после чего их расчлененные тела сообщница Суини превращала в начинку для пирогов.
Суини Тодд стал воплощением страхов тех, кто перебрался в город в поисках работы и еще не успел там освоиться. Большинство его клиентов попадали к нему случайно. Кроме того, горожане не имели возможности проверить, что именно кладут в такие вкусные пироги, которые задешево продавались на улице. Консервирование тогда находилось в зачаточном состоянии, и люди боялись испорченного мяса. От малютки Фанни Адамс, жертвы викторианского маньяка, произошло выражение «милая крошка Фа» – так называли не только что-то маленькое и незначительное, но и не пользовавшуюся спросом консервированную баранину, которую закупали для моряков, настолько отвратительную на вкус, что те шутили – не убитая ли это Фанни Адамс.
История Суини Тодда, при всей ее сомнительности, породила и новый страх – по поводу того, что происходит с телами умерших лондонцев. Теперь они уже не надеялись упокоиться на мирном зеленом деревенском погосте возле церкви и находили свой последний приют на переполненном городском кладбище. К тому же многие слышали о реальных преступлениях Берка и Хэра, убивавших в Эдинбурге людей, чтобы продать их трупы на анатомические курсы, и опасались, что после смерти их тела постигнет та же участь.
Чудовищные происшествия, проституция, убийства продолжали оставаться основной темой повседневного чтения, что, казалось бы, вступало в противоречие с представлением о возросшей респектабельности британского общества. Что заставляло чопорных викторианцев беззастенчиво смаковать кровавые истории?
Но объяснение, выдвинутое в 1972 году Ричардом Алтиком, представляется мне убедительным. В своей книге «Викторианство в багровых тонах» он новаторски утверждает, что увлечение викторианцев убийствами стало побочным продуктом «их интеллектуально выхолощенной и эмоционально неразвитой, скованной тисками экономических и социальных условностей жизни». Читая об убийствах, пишет он, они «давали выход таким рудиментарным страстям, как ужас, нездоровое сочувствие, опосредованная агрессия, и, в отсутствие чего-нибудь более приятного, служили пищей уму, иначе остававшемуся пустым».
Представление о викторианцах как о заложниках респектабельности и этикета, чья жизнь ограничивалась тяжким трудом, возникло вскоре по окончании Викторианской эпохи. Предельно заострил его Литтон-Стрейчи в своем в высшей степени влиятельном труде «Выдающиеся викторианцы» (1918). Стрейчи охарактеризовал это поколение как людей строгих, застегнутых на все пуговицы, напыщенных и немного комичных. По его мнению, их отличало лицемерие, жадность и фальшь. Но, разумеется, как это всегда бывает с историческими сочинениями, его исследование не меньше, чем о прошлом, говорит нам и о его времени. Стрейчи был членом так называемого «блумсберийского кружка» писателей и художников, рассматривавших себя как свободолюбивых радикалов и борцов с традициями. Лучший способ подтвердить этот имидж они видели в нападках на тех, кто не был на них похож.