Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости

Интересно, что, хотя Т. С. Элиот и иже с ним объявили «Лунный камень» «первым… из всех… современных английских детективов», роман этот нарушает два непреложных правила, принятые впоследствии авторами начала XX столетия, признанного золотым веком английского детектива, согласно которым: рассказчик не может быть преступником и разгадка не должна заключаться в сильно действующем снадобье, под влиянием которого человек поступает не так, как ему свойственно. Блестящим и неожиданным сюжетным ходом становится осознание Фрэнклином Блэком, одним из рассказчиков, того факта, что он, сам того не ведая, был опоен опиумом, под влиянием которого не кто иной, как он сам, совершил кражу драгоценного камня.

* * *

Поступок, совершенный в состоянии помутнения рассудка, вызванного действием наркотика, и предопределяющий захватывающе неожиданную концовку романа, – пример повсеместного использования наркотиков в викторианском быту. То, что в наши дни сочли бы очевидным злодеянием, подпадающим под определение «преступление», – например, подмешать кому-то в питье тяжелый наркотик, – Коллинзу видится едва ли чем-то большим, нежели простая шалость, глупое, пусть и небезопасное озорство. И вряд ли нас удивит известие, что роман этот автор писал, находясь под действием опиума.

Накануне 1869 года Коллинз писал о своих настойчивых попытках избавиться от пагубной привычки: «Каждый вечер в десять часов я шприцем с острой иглой вкалываю себе под кожу морфий – это дает мне возможность проспать ночь, не травя себя опиумом. Если я проявлю упорство и приучу себя к уколам морфия, то вскоре, как меня уверили, я смогу постепенно уменьшить дозу».

Но его намерение оказалось напрасным. В некрологе Коллинза упоминается эта его зависимость и, в частности, говорится, что писатель ежедневно употреблял дозу опиума «достаточную, чтобы свалить с ног роту солдат или экипаж корабля». Неудивительно, что опиаты так часто фигурируют в его романах.

Наркомания была не единственной слабостью писателя. Сын художника, гедонист по натуре, он всю жизнь отличался неумеренностью в отношении еды и питья. В молодые годы он служил на Стрэнде в фирме, торговавшей чаем, но эта работа его тяготила, хотя и оставляла ему массу времени для сочинения рассказов и очерков. Он выучился на адвоката, но практикой заниматься не стал – фамильное состояние позволяло ему не утруждать себя работой.

Коллинз был большим другом Чарльза Диккенса. Последний, будучи на двенадцать лет старше, давал ему ценнейшие советы по части редактуры, подчас впадая в отчаяние от сумасбродств своего протеже. Коллинза все звали Уилки (предпочитая это имя первому – Уильям), одевался он кричаще и ярко и – к вящему своему позору – жил одновременно с двумя женщинами, не женясь ни на той ни на другой. Диккенса беспокоило, что своим поведением его юный друг бросает вызов буржуазному обществу и без нужды оскорбляет его.

Коллинз решительно отрицал, что заимствует сюжеты из реальной полицейской хроники, но литературные критики, разумеется, сумели отыскать достаточно доказательств несостоятельности притязаний Коллинза на оригинальность. Источником вдохновения для «Женщины в белом» стало громкое преступление, совершенное во Франции. Сюжет романа строится вокруг подлого дела: молодую женщину закрывают в сумасшедший дом, одновременно объявляя ее умершей с целью получить наследство. Основанием служит ее внешнее сходство с незаконнорожденной единокровной сестрой, ранее находившейся в той же психиатрической лечебнице.

Преступление раскрывает молодой учитель рисования в паре с неподражаемой Мэриан Голкомб, второй единокровной сестрой героини. Мэриан разоблачает преступный сговор двух негодяев, подслушав их беседу, но заболевает жестокой лихорадкой, а выздоровев, подкупает служительницу лечебницы и освобождает сестру, после чего помогает герою выяснить, что сам преступник рожден вне брака, а потому не имеет прав ни на наследство, ни на какое-либо положение в обществе. Она проделывает все это энергично, убежденно и с легкостью, до того очаровывающей, вопреки тому, что – увы! – «некрасива»[18], что у нее «темный пушок над верхней губой… большой, энергичный, почти мужской рот», а талия не «изуродована корсетом». Несмотря на все эти как бы недостатки, у Мэриан было «умное, оживленное, открытое лицо». Критик Джон Сазерленд называет ее «одним из прекраснейших созданий во всей викторианской литературе».