Чисто научное убийство

Мне все меньше нравилось это приключение, от него веяло не столько тайной, сколько чем-то противозаконным и неприличным. Я уже догадался, что М. привел меня вовсе не в «Шарман», здесь находился один из многочисленных парижских притонов, где люди низших кругов, простолюдины и всякое отребье, грузчики, матросы и бездомные курили опий, а, возможно, и предавались разврату, о сути которого я имел весьма смутное представление и, сказать по чести, не имел ни малейшего желания узнать в подробностях. Но М. энергичным шагом последовал за стариком, его пальцы цепко держали меня за локоть, и мне не оставалось ничего иного, как поспешить следом. Мы прошли в соседнюю комнату, оказавшуюся подобием монашеской кельи, где стояли два топчана, а единственная свеча на маленьком низком столике в углу не позволяла разглядеть никаких деталей обстановки.

Стукнула дверь и, обернувшись, я понялл, что мы с М. остались вдвоем.

— Располагайтесь, мой друг, — сказал М., сбрасывая плащ на пол. — Располагайтесь, вот ваша трубка, и учтите, это только начало, это, как бы сказать поточнее, лишь прелюдия, без которой симфония не сможет быть разыграна даже самыми лучшими оркестрантами.

— Но в чем суть предложенного вами приключения? — спросил я хриплым голосом; слова с трудом давались мне, с ужасом я ощутил, что воздух в этом склепе уже наполнен какими-то парами, лишавшими меня воли.

— О, мой друг, — сказал М., и голос его звучал так же напряженно, как мой, — уверяю вас, что не знаю, потому что здесь каждый переживает собственное приключение. В прошлый раз я был халифом, а сейчас, вполне возможно, стану рабом. Вы же, друг мой… Я надеюсь, что вы увидите себя тем, кем всегда мечтали стать, но даже в глубине души не признавались в том самому себе. Здесь просто раскрываются души, вот и все.

Я опустился на топчан, в моей руке оказалась длинная трубка, я с опаской поднес ко рту мундштук, но первая же затяжка оказала столь странное действие, что я предпочел снять обувь и поудобнее устроиться на топчане, скрестив ноги наподобие турецкого паши.

Никогда прежде я не курил опия, не имел к тому склонности и желания, и, если бы не настойчивость М., которой я не сумел противостоять, то никогда в жизни не оказался бы в этом или ином заведении подобного рода. Возможно, для заядлых курильщиков действие первой затяжки было привычно, как восход солнца, я же ощутил, как по жилам потекла горячая жидкость, и сердце начало биться в унисон моему участившемуся дыханию. Я сделал еще одну затяжку и закрыл глаза, потому что мне показалось, что тело мое воспарило, я поднялся под потолок и увидел комнату сверху. Комната была пуста, свеча освещала только две груды материи — два плаща, брошенные на пол.

Вероятно, опий делал человека невидимым? Или душа переставала видеть бренную оболочку, различая суть явлений, а не их видимые контуры? Я позвал М., но ответом была тишина, а голос мой был молчанием, еще более полным, нежели обычная тишина, в которой всегда есть место каким-то звукам — шелесту горящего пламени, например, или шороху ворсинок ковра…

Должно ли было быть именно так? Или мои ощущения представляли собой нечто особенное, присущее только мне одному? Я не знал. В следующее мгновение я обнаружил, что опять сижу, скрестив ноги, и водворение души в тело показалось мне настолько противоестественным, что я немедленно сделал еще одну затяжку.

Неизъяснимое блаженство охватило меня, и я знал уже, что способен сейчас на то, на что не был бы способен в обычной жизни, представившейся мне сейчас унылым и никчемным существованием. Я протянул руку к стене и погрузил по локоть в неподатливый камень, оказавшийся подобным пуховой подушке. Я рассмеялся и вскочил на ноги, опять поднявшись едва ли не под потолок. Я увидел перед своими глазами паучка, который плел свою паутину в углу между потолком и стеной. Дунув, я согнал паучка и разорвал паутину, а дунув сильнее, загасил свечу, оставшись в полной темноте и совершенно забыв о присутствии М., если мой друг все еще действительно присутствовал в этой комнате, а не обратился в бесплотный дух, вытекший отсюда через щель под дверью.

Я последовал за ним, но оказался не в той комнате, где нас встречал бывший наполеоновский гвардеец, а в совершенно другом помещении, более похожем на оружейный склад. Здесь стояли у стен старинные аркебузы в деревянных стойках, висели на щитах ружья и пистолеты с богатыми орнаментами на рукоятях, чуть повыше блестела сталь — это были сабли, кинжалы, шпаги, рапиры, морские кортики, оружие на любой вкус. Блеск стали поразил меня, потому что комната не была освещена, в ней царил глубочаший мрак, и все же я видел. Я видел все вокруг, и, протянув руку, я снял со стены изящный кинжал, рукоять которого была инкрустирована странным восточным орнаментом, а по обеим сторонам блестели два крупных бриллианта.