– А я ее не боюсь! Что она нам сделает? И вообще, с нами полицейский будет, он нас защитит. Пойдем, Соррел. А этот трус пусть остается!
Надо ли говорить, что мальчишка поплелся с нами?..
Миссис Чемберс ничего не сказала, увидев нашу процессию на своей кухне. Даже сыну, который съежился в ожидании нахлобучки.
Этан вроде бы невзначай заслонил его собой (как будто это поможет!) и поинтересовался:
– Надеюсь, какая-то из этих кошек вас устроит?
– Вполне, – отрывисто кивнула кухарка. – Давайте сюда трехцветную.
Роззи расплылась в улыбке, словно только что выиграла главный приз в деревенской лотерее, и с важным видом протянула добычу.
– Вот! А почему ее? Потому что трехцветная, да?
– Потому что кошка, а те два – коты, – проворчала миссис Чемберс, почесывая мурлыку за ухом. – Кошки покладистые, соображают лучше и на рожон не лезут.
Мальчишки разом открыли рты, однако возражать не посмели. Детям налили молока с печеньем, котов тоже не обделили. Кухарка же поманила нас за собой в кладовую. Разумно, во всяком случае, там можно было не опасаться лишних глаз и ушей.
Все уже было готово: круг на полу начерчен (похоже, банальной мукой), свечи зажжены, в центре на табуретке дожидались своего часа подозрительного вида книга и кухонный нож.
– У меня нет ритуального, – пояснила кухарка, передернув плечами. – И так сойдет.
Будем надеяться.
При виде эдакого антуража в кошке, видимо, проснулась память предков, которых безвинно и беззаконно приносили в жертву подлые двуногие.
Кошка вытаращила глаза, вздыбила шерсть, попыталась вскарабкаться по голове кухарки… и увязла когтями в тюрбане.
– Мя-я-я-я-у! – взвыла она, но сердца наши были вытесаны из камня.
Миссис Чемберс недрогнувшей рукой стащила тюрбан вместе с кошкой – кстати, смотрелось недурно, эдакая авангардная брошь – и подхватила с табуретки тесак.
Я зажмурилась, не в силах на это смотреть. Не потому ли запретили жертвоприношения, чтобы не доводить до сердечного приступа впечатлительных зрителей?
Кошка взвыла еще громче и отчаянно забарахталась, решив, очевидно, дорого продать свою жизнь.
Свист ножа и довольное:
– Ну вот, можем начинать.
Нож вернулся на табуретку, а на обложку книги легли срезанные волоски. Сроднившаяся с тюрбаном кошка отправилась в центр круга. М-да, пожалуй, прирезать ее сразу было бы милосерднее…
Кухарка тем временем разулась и сняла чулки. На ней были лишь тонкая хлопковая блуза и юбка.
Этан кашлянул.
– Не подумайте, что я критикую. Но на улице декабрь, а искомое вполне может оказаться где-нибудь в саду. Вы уверены, что стоит раздеваться?
– Думаете, мне нравится разгуливать босиком? – мрачно поинтересовалась кухарка, мимоходом взглянув на свои ноги, которые уже покрылись гусиной кожей, и принялась закатывать рукава до локтей. – Нужен контакт с кожей, и чем плотнее, тем лучше. Вообще-то полагается проводить обряды голышом, но…
Бедные колдуньи вуду! Тяжко им приходится в нашем альбионском климате.
– Спасибо, что пожалели нашу стыдливость, – сказал Этан с иронией.
– Скорее свое здоровье и нервы вашей жены, – проворчала кухарка, и я почувствовала, как у меня зарделись щеки.
Этан покосился на меня и осведомился деловито:
– Что нам делать?
– Не мешать, – буркнула она…
Поначалу она просто танцевала под странную гортанную песню. Мелькали смуглые руки. Сверкали зубы. Алые бусы на груди взлетали в такт. Змеями вились черные косы.
Даже воющая на одной ноте кошка в какой-то момент примолкла и завороженно уставилась на плясунью.
Потом кухарка воздела руки, запрокинула голову и прокричала несколько слов в безразличный ко всему потолок.
В руках у нее снова, будто по волшебству, оказался нож. Она крутанулась вокруг своей оси, быстро чертя в воздухе странные символы, и ткнула острием в сторону кошки…
Кошка взвыла, отчаянно дернулась – и выдрала-таки когти из предательского тюрбана. А потом глаза ее вспыхнули зеленью, как два диковинных прожектора.
– Мя! – требовательно сказала она и переступила лапками.
– Идем, – напряженно кивнула колдунья, отпирая дверь.
Кожа ее блестела от пота, косы расплелись и легли на плечи тяжелой волной, глаза сверкали.
– Мя-я-я! – Кошка вздыбила хвост и рванула с места.
Мы за ней отчаянно не поспевали.
– Следы… светятся! – выдохнул Этан на бегу.
И впрямь, стоило нам выскочить из дома, как в сумерках заметны стали маленькие отпечатки лап. Во всяком случае, потеряться нам не грозило.
Впереди мчалась кошка. За нею, как босоногая лань, кухарка с ножом в руке. Мы с Этаном в арьергарде.
Вот мы, словно Дикая Охота, пролетели по саду Кларков. Выскочили за ворота. Под ноги ложился гравий, мимо мелькали темные деревья…
Мы выбежали прямо к домику священника. Гостеприимно светились окна, из приоткрытой створки пахло яблоками, горячим тестом, корицей и молоком.
Кошка с разгона взлетела на дуб у крыльца. Села на ветку. Сверкнула зеленью глаз. И сказала довольно:
– Мря-я-яу.
– Вот тебе и «мряу», – с досадой пробормотал Этан и запрокинул голову.
– Посмотрите, – кухарка, тяжело дыша, ткнула пальцем куда-то в темноту, – там дупло!
Этан на глазок прикинул высоту и цокнул языком.