Чистое небо

Сергей резко, так что кружка отлетела в сторону, повернулся и крикнул:

— Стой!

Крикнул, через мгновение дотянулся, навалился всем телом, прижал Чумака к пульту и, перехватив поперек туловища, отбросил в кресло. Уже понимая, что поздно, что ничего это уже не даст, разжал Чумакову ладонь и отобрал микрофон. Микрофон «токи-воки», переговорника связи с другими помещениями, в том числе с охраной. Выдран, что называется, с мясом — не сразу починишь…

— Вы что?! Что вы наделали? — закричал Сергей на Чумака.

Афанасий Михайлович медленно провел пятерней по лицу и выпрямился:

— Вот и все. Теперь можешь спокойно налить воды. И себе. Несогласованных действий больше не будет.

Сергей как завороженный поднял с пола кружку, нацедил воду и подал Чумаку, а сам обхватил носик сифона губами и сделал несколько глотков, пока рот не переполнился углекислотой.

Перед ним в кресле сидел другой человек.

Цепкий, внимательный и ясный взгляд. Голос твердый, уверенный, будто не говорит, а командует. Спина выпрямилась, движения стали скупыми и точными.

Сергей отставил сифон и сел.

Только что вся ситуация казалась иною. Да, посторонний в Центральной само по себе ЧП, но дядько Панас выглядел таким безобидным, что в его появлении Сергей предполагал не умысел, а какую-то нелепицу, что-то вроде случайных блужданий спросонок или с похмелья по корпусам, безлюдным ночью. Конечно, нарушались серьезные — режим — инструкции, но в этом нарушении не предвиделась опасность; сами операторы и дежурные нарушают почти еженощно, самовольно разделяя смену на подхваты, и до сих пор ничего не происходило. Разве что пара необязательных нагоняев, когда начальство застукивало — и все.

Тем более, Острожко — сильнее, а Чумак безоружен, да и напарник явится меньше чем через час.

Теперь же Острожко, потрясенный внезапной переменой, воспринимал все иначе. В приходе Чумака стал очевиден умысел, и не мог Сергей не подумать, что попал в сложную ситуацию. Чумак явно играл, и пока что это была его игра, а действия Сергея, похоже, вполне укладывались в Чумакову тактику.

«Но в чем умысел?» — спросил себя Острожко.

— Теперь мы должны согласовывать наши поступки, — все тем же властным тоном сказал Афанасий Михайлович, — и не слишком уповай на то, что ты физически сильнее. Это далеко не все. Позвать на подмогу или охранников ты не можешь: меня за спиной оставлять нельзя. Я же не хочу избавляться от тебя. Наоборот. Значит, нужен консенсус, нужно координировать действия. Согласен?

— Что все это значит? — спросил Сергей.

Но Афанасий Михайлович пропустил его вопрос:

— У тебя пока что мало оснований мне доверять. У меня больше, но еще недостаточно. Пока. А нужно полное доверие — других отношений с совестью не бывает, нет?

— Да кто вы? — спросил Сергей.

— Ты же меня узнал. Чумак. Дядько Панас. Бывший диспетчер, бывший оператор стеллатора, бывший завхоз, бывший отец… — Чумак судорожно сглотнул, и на миг лицо приобрело недавнее, болезненное выражение; лицо, искаженное болью и непониманием, лицо полу-юродивого.

Показалось — и нет его: опять второй, решительный и властный. И в глазах — не муть, а убежденность. Чуть ли не чрезмерная… — но Сергей не успел довести до конца свою мысль, потому что Афанасий Михайлович заговорил вновь:

— И как понимаешь, я не диверсант и не террорист. Иначе ни к чему бы с тобой церемониться. Все необходимые переключения могу сделать сам. И сделал бы давно без твоей помощи. А тебя, чтобы не мешал… Это не сложно. Без шума. Но другого шанса не будет. Ты — подстраховка…

— Что вам нужно? — спросил Сергей.

Нет, он все еще не боялся.

Чумак вел себя в самом деле не как диверсант или террорист. Террористы сначала стреляли и бросали бомбы, а потом уже разговаривали. Или «давали показания». Опасность? Да, но скорее всего не личная.

Теперь Острожко вспомнил твердо: да, говорили, что завхоз дядько Панас прежде не был завхозом, а ушел из операторов по здоровью… Нет, была там какая-то история, семейная, что ли… А если был оператором… Квалификация не исчезает просто так. И оборудование изменилось не настолько, чтобы не разобраться самому. Значит, действительно Сергей нужен для чего-то иного…

— Чего я добиваюсь? — спросил Чумак и чуть прищурился, — теперь скажу… Вопрос по существу. Только сначала отвечу на предыдущий: кто я. Согласен?

Сергей утвердительно кивнул, вновь поражаясь перемене в непрошеном госте.

— Я — твой судья.

— Судья? Да мы едва знакомы. И какие основания…

Чумак резко перебил, почти выкрикнул, наклоняясь к Сергею:

— Ты убил мою дочь!

Мгновение звенящей тишины — и непрошеный, судорожный как всхлип короткий смех вырвался у Сергея. Он тут же зажал рот ладонью, несколько раз тряхнул головой, будто пытаясь разорвать сновидение, и ответил, ясно глядя в глаза:

— Да вы что, Афанасий Михайлович? У меня самого дочка! Что за шутки…

Но Чумак, похоже, не шутил. Если выражение его лица хоть что-то, кроме игры, означало, то был он строг и скорбен. Покачав головой, он произнес:

— Ты убил ее. Она скончалась на рассвете, в такой же час, за неделю до своего девятилетия…