Чистый кайф

Дома сказал Жоре подписывать договор с клубом немедленно. На любых условиях.

– Главное, чтобы авансом пять штук. Прямо сейчас. Ты меня понял?

Ночью снова приснилась Юля. Пришла откуда-то со шприцем, показала след от укола. Говорила – по-любому будет как я. Подхватил с пола большую гантель и захерачил в стену. Чуть в голову ей не попал. Проснулся от страха, что мог убить.

* * *

Жора все сделал красиво. Наскоряк подписал бумаги, выбил для бати пятерку и начал мутить наполеоновские планы. Уверял, что сделает из нынешнего пивняка самое модное в Москве место.

– Будет как в Нью-Йорке «Коттон-клуб» в свое время! Я тебе зуб даю. Ты кино видел? Там все на музыкантах держалось. Подтянем еще рэперов, новые проекты запустим, отгрохаем самый крутой лейбл. Народ у входа удавится, чтоб на тусовку попасть. Кто не вошел – тот лох.

Но пока это была обычная пивная. Не хуже и не лучше всех остальных в Первопрестольной. Поэтому Жора предложил начать с концерта на зоне. Арестантская тема, по его мнению, могла запросто продвинуть нас к звездам.

– Толя, поверь, так рождаются легенды. Будешь как Джонни Кэш. Он тоже в тюрьме выступал. Я думаю, даже спецом туда поехал для новой пластинки. А потом с этим альбомом порвал все чарты. У Элвиса Пресли тоже есть тюремная песенка. Такой материал народу заходит. Запишемся прямо там, звук возьмем с площадки, на вкладыше к альбому укажем «Сделано в зоне». Я тебе гарантирую – через неделю после релиза на каждом вокзале в палатках будут крутить. А оттуда – по всей стране. То-лян, все будет круто.

У него на той зоне сидел какой-то знакомый. Или, может быть, родственник, я не вникал. Этот черт, как уверял Жора, мог обо всем договориться с теми, кто решал там вопросы.

Я представлял себе концерт, зону, сидельцев и Юлю. С ее характером она вполне могла увязаться за мной. Такую фиг остановишь. Так что был позитивный момент в нашей ссоре.

– Делаем? – с воодушевлением спросил меня Жора.

– Чего делаем?

– Концерт на зоне. Ты же киваешь.

– Да я не к тому киваю… Ты погоди пока с этой темой.

Подумать надо.

А что я мог еще сказать? Типа, ты знаешь, я тут влюбился и вот теперь парюсь, потому что решил девушку защитить. Причем от себя самого. Такое не объяснишь.

Мы ведь, люди, народ странный. Судим в основном по себе. Если кто-то рядом страдает, удивляемся. Говорим – не напрягайся, братан, нашел тоже, из-за чего на стенку лезть. И сами не понимаем, что это то же самое, как если человеку с больной ногой или там с почками сказать – ну чего ты зациклился?. Бери вон пример с меня. Я же не болею.

Короче, в чужую шкуру не влезешь. Слишком она всегда простой кажется. А свое все такое затейливое.

С узорами.

Отец через несколько дней вернул мне пять штук и сообщил, что уезжает.

– Не вышло из меня москвича. Буду в Ростове йогуртом торговать. Матери на рынке помощник нужен.

– Не взяли деньги?

– Я сам не дал. Такие друзья разок если кинули, потом вообще на голову сядут.

– Справедливо. Когда уезжаешь?

– Завтра. Билет уже взял.

Насчет вокзалов – не знаю, чем они там пропитывают свои шпалы, рельсы и поезда, но запах здесь всегда бодрит по-особому. Бомжам он, по ходу, как валерьянка – котам. Сползаются со всего города. А может, просто мечтают свалить.

– Нет же еще призыва, – сказал я, глядя на марширующую роту слегка охуевших с дороги пацанов.

– Эти с учебки, – ответил отец. – Их по войскам повезли.

Сбоку от роты семенила стайка родителей и девчат. На лицах у них было написано – отдайте.

– Ну ладно хоть не в Чечню… – Отец вздохнул и отвернулся.

Раньше я таких вздохов за ним не замечал.

Пацаны прогрохотали сапогами к залу ожидания, толпа обычных пассажиров и провожающих за ними сомкнулась, и вот уже возобновился привычный вокзальный гул. Он, кстати, тоже бодрит в дорогу.

– Спасибо тебе, – сказал отец у вагона.

– Не за что. У меня выходной.

– Да я не о том. Мог и не провожать… Я про те деньги.

– Так не пригодились же.

Он протянул билет проводнице и поставил сумку на перрон.

– Неважно. Главное, что ты вписался. Я же понимаю – такую сумму найти нелегко.

– Ты мне отец вообще-то.

Он усмехнулся:

– Вот именно, что «вообще-то».

Проводница вернула ему билет, и он снова подхватил сумку.

– Ну, будь здоров, – отец протянул руку. – Спасибо еще раз. Не забуду. Ты парень крутой.

– Да какой там… – Я вдруг почувствовал себя абсолютно голым. – Сыпется у меня все. Не понимаю совсем, что я тут делаю, в этой Москве. Теперь еще Юлю обидел. Тухляк, в общем.

– Она простит. Девушка с пониманием.

– Плохо мне без нее. А как помириться, не знаю. Накосячил конкретно.

– Ну, раз плохо – значит, помиритесь. И все у вас будет хорошо. Только ты кубышку переверни.

Он показал рукой, как будто действительно переворачивал что-то.

– Какую кубышку?

– Да это я так, образно. Ты докажи ей. Поставь себя. Заработай денег больше, чем у ее отца. Ты же с Дона. Не сдавайся. Пусть она у тебя взаймы просит.

– Поезд через минуту отправляется, – сказала проводница, делая вид, что не слушает наш разговор. – В вагон проходим.

Я вынул из куртки пакет с пятью штуками и протянул его бате.