Чистый кайф

– Осторожно, тут скользко.

Я успел ее предупредить, но она все равно упала. Хорошо – на меня. Я мягкий.

Лицо ее оказалось совсем рядом, большие перепуганные глаза, губы.

Я их поцеловал.

– Не злишься?

– Вообще, ни капли.

– Он реально козел.

– Забей.

Я поцеловал ее еще раз и подумал – как же все-таки здорово, что она не поехала позавчера на «Белорусскую».

– Ну-ка, поднялись и ушли отсюда, – подошел к нам швейцар.

Мимо, аккуратно хрустя наледью – будто ехал по леденцам – прокатился навороченный «лексус». За рулем томная брюнетка в соболях. Она с интересом разглядывала нашу композицию.

– Беги, – подмигнул я халдею. – Чаевые свои просрешь.

Тачка остановилась у крыльца гостишки, и швейцар подорвался к ней.

– Лежбище котиков закрывается, – сказал я, поднимаясь и протягивая руку Юле.

– Я сюда приведу продюсера, – выдохнула она. – Ты дождешься?

– Теперь да.

– Точно?

– Вообще без базара.

Но на душе было стрёмно. Получалось, что я согласился ждать из-за отца. Оставалась еще надежда на поцелуй – Юля могла подумать, будто мое «теперь» означает «после поцелуя», но сам-то я знал, что к чему. Мне нужны бабки. И сейчас их должны были принести. Вытащить на крыльцо, как объедки для дворовой собаки.

То есть тебя шуганули, уронили ниже плинтуса, не пустили на порог, а ты мнешься такой и ждешь. Терпеливо высматриваешь свою косточку.

Человек – это звучит, сука, гордо.

Минут через пять на крыльцо, оттолкнув швейцара, выскочил мужичок в мятом пиджаке на одну футболку.

– Ты бы приоделся нормально, – буркнул он мне. – А то бегаю из-за тебя по морозу, как шлюхи на Ленинградке.

И действительно побежал к стоявшему на парковке белому «мерсу».

– Сюда давай! – крикнул он, оборачиваясь рядом с машиной. – Хули там встал?

– Пойдем, – сказала Юля, выходя из отеля. – Это он.

– Здрасьте, – выдохнул я, забираясь на заднее сиденье.

– Хуясьте, – ответил продюсер. – Заболею теперь из-за тебя.

– Извините.

– А хули мне твое «извините». Юля, прости.

– Ничего, я привыкла.

Он повернулся к водителю:

– Слушай, иди покури. Не видишь – мне поговорить надо.

Тот молча вышел из машины. Продюсер покосился на меня. Цыкнул зубом.

– Короче, послушал я твои песенки… Ну, кое-что есть… К тому же, Юле отказать – это целое дело.

Я посмотрел на нее. Юля сосредоточенно набирала сообщение на своем телефоне.

– Пять штук аванса, которые ты попросил, я ей передал, – продолжал продюсер. – Вычтем по договору, отработаешь. Формат поменяем. Попсу голимую делать не будешь, но то, что сейчас у тебя, – это для пэтэушниц. Нужна другая аудитория. А ей нужен хороший, качественный контент. Покрутим тебя в дорогих клубах. Если зайдет, пустим в ротацию. И с имиджем надо что-то решать. Приоденься. Гопота никому не интересна.

Я слушал его и никак не мог избавиться от чувства, будто все это говорят не мне. Швейцар на крыльце гостиницы тем временем отбивался от неизвестно откуда тут взявшихся цыганок с привязанными к их животам грудными детьми. Одна из них заметила продюсерский «мерседес» и, поняв, что в машине люди, бодрячком потопала к нам.

Она подошла с той стороны, где сидел продюсер, постучала по стеклу и протянула раскрытую ладонь. На вид я бы дал ей лет восемнадцать. Невысокая, худая, усталая. Висевший на ней спереди ребенок выглядывал из ярких тряпок, забавно морщил смуглую рожицу.

Продюсер обернулся на стук, скрипнув кожей сиденья, цыкнул зубом и отмахнулся:

– Самим жрать нечего! Дальше иди.

* * *

Пуделек мне страшно обрадовался. Разволновался, начал вертеться, поскуливать. Несколько раз руку лизнул.

– Забыли про тебя, братка.

Я пытался расстегнуть на нем ошейник, но там все такое маленькое было, и руки сильно замерзли. Хорошо – этот сиделец продолжал их лизать. Согревал чутка.

– Толя, ты что делаешь? – Юля склонилась к нам.

Пуделек притих и на нее вытаращился. Сам дрожит.

– Братуху освобождаю. Он свой срок оттянул. Теперь с чистой совестью – на свободу.

– А если хозяин сейчас выйдет? – Она посмотрела на дверь в супермаркет, рядом с которой к турникету и был привязан трясущийся от холода пес.

– Подстригли еще налысо как зэка, – бормотал я, сражаясь немеющими пальцами с долбаной застежкой. – Сами бы посидели тут с бритой жопой на снегу.

– Зачем тогда расстегиваешь? Отвяжи просто…

– Нет, мне ошейник нужен.

– Зачем?

Я наконец отстегнул все, что нужно. Пес тявкнул и отбежал на пару шагов. Я выпрямился.

– Тебе подарить. Вот, возьми, – протянул ей ошейник. – От всего сердца.

Юля посмотрела на расстегнутый ремешок у меня в руках, потом на пуделя, потом опять на меня.

– Не понимаю прикола.

– Хорошая вещь, импортная, бери. Посадишь меня на цепь, буду тебе собакой. Куда скажешь – туда и пойду.

– Толик… – она растерялась. – Ты обиделся, что ли?

– Холопы не обижаются.

Из магазина вышла большая тетка с пакетами. Пуде-лек метнулся к ее ногам.

– Ворье! – закричала она смешным голосом.

– Валим, – сказал я.

И мы побежали.