Бессознательное так же, как предсознательное и сознательное, – не изолированные системы, они находятся в тесной взаимосвязи и постоянно оказывают влияние друг на друга. Фрейд изучает их взаимоотношения, выявляя то, что относится непосредственно к бессознательному и остается вытесненным, и точно устанавливая два уровня, на которых происходит цензура: «Первая цензура действует против самого бессознательного
. А вторая – против предсознательных дериватов бессознательного» (р. 105 [231]). Возвращаясь к вопросу о процессе осознания, который не сводится к простому переходу из бессознательного в сознание, Фрейд выдвигает идею, что истинное осознание того, что возникло в предсознательном, требует гиперкатексиса: «Существование цензуры между ПСЗ и СЗ напоминает нам о том, что осознание не является простым актом восприятия, а вероятно также гиперкатексисом, новым продвижением в психической организации» (р. 105–106 [232]). Наконец, Фрейд делает два очень важных замечания: первое касается сообщения между бессознательным одного человека и бессознательным другого – феномена, который он рассматривает как «неоспоримый» с описательной точки зрения: «Замечательно, что бессознательное одного человека может реагировать на бессознательное другого, минуя сознание» (р. 106 [232]); второе замечание – о том, насколько трудно сознанию (СЗ) влиять на бессознательное (БСЗ) в ходе психоаналитического лечения, оттого этот процесс требует столько времени и энергии.
• Исследование бессознательного
Приблизиться к бессознательному можно более коротким путем, чем изучение неврозов. Это путь через изучение шизофрении, где бессознательное приоткрывается нам без тех препятствий, которые создает вытеснение. Фрейд отмечает, что речь шизофреников «манерная» и «вычурная»
, им свойственно особое искажение речи, содержание которой нередко касается частей тела, Фрейд называет это «языком органов» (р. 112 [136]). Кроме того он замечает, что у шизофреников слова подвергаются механизму сгущения – аналогичному первичному процессу, который создает образы сновидения, таким образом «процесс может зайти так далеко, что единственное слово из-за факта многочисленных отношений обретает функцию всей цепи мыслей» (р. 113 [237]). Далее, у этих пациентов слова приобретают большую важность, чем вещи, которые они обозначают, иначе говоря, у шизофреников наблюдается преобладание вербального соотношения, так что сходство слов становится важнее, чем сходство вещей. Фрейд приводит в пример одного пациента Виктора Тауска, у которого мысль о дырках в его вязаных носках вызывала торможение, так как слово «дырка» обозначает две разные вещи – дырочки в трикотаже и женское половое отверстие, простое упоминание этого слова вызывало у него ужас, потому что слово «дырка» сгущало эти два значения. Мы наблюдаем, что пациент-шизофреник без сопротивления раскрывает бессознательное символическое значение своего торможения, так что психоаналитик имеет прямой доступ к содержанию его бессознательного. Больные шизофренией отличаются от истерических и обсессивных пациентов, у которых доступ к бессознательному смыслу затруднен действием вытеснения. Другими словами, можно охарактеризовать образ мышления шизофреника, «сказав, что он обращается с конкретными предметами так, как если бы они были абстрактными» (р. 121 [242]).