Как же стало возможно, что единственный человек оказал на них такое исключительное воздействие? Фрейд видит в этом признак ностальгии по отцу, знакомой каждому с детства. Именно по этой причине «черты, которыми мы наделяем великих людей, – это отцовские черты»
(р. 207). Фрейд продолжает свой экскурс, отмечая, что религия Моисея дала евреям более возвышенное представление о Боге, чем у других, так как запрет на создание изображения Бога повлек за собой развитие абстрактного представления о божественном, которое составляет значительный прогресс в психическом плане: «Действительно, он [запрет] означал возможность оставить в стороне чувственное представление в пользу представления, которое можно было бы назвать абстрактным, триумф жизни разума над чувственной жизнью, строго говоря, отказ от влечений со всеми вытекающими последствиями психологического плана» (р. 212). Фрейд делает аналогичное заключение, рассуждая о переходе от матриархата к патриархату: «Но этот переход от матери к отцу характеризует, кроме того, победу жизни разума над чувственной жизнью и, следовательно, достижение цивилизации, так как материнство находит себе доказательство в чувствах, в то время как отцовство суть гипотеза, построенная на допущении и умозаключении» (р. 213).
Идея единобожия: возвращение воспоминания о вытесненной реальности
Фрейд однозначно утверждает, что не верит в существование единого Бога и что такая вера возникла из того, что в первобытные времена действительно существовала уникальная личность, которая возвысилось над всеми другими. Впоследствии эта личность вновь возникла в воспоминаниях людей в образе божества. Феномен возвращения вытесненного объясняет, вероятно, что историческое существование этого человека было забыто и оставило в человеческой душе прочный след, сравнимый с традицией. Идея единого бога затем вновь возникла у человечества таким же образом, как возвращение вытесненного – у невротика, компульсивно, и эта вера была не чем другим, как пробуждением воспоминаний о навсегда пропавшей исторической правде: «Одним из результатов этого было возникновение идеи великого единственного бога, идеи, которую мы должны считать воспоминанием, конечно, деформированным, но полностью подтвержденным. Эта идея носит компульсивный характер, в нее должны верить. В зависимости от того, насколько она деформирована, мы можем рассматривать ее как иллюзию [на немецком языке Wahn означает как иллюзию, так и бред], в той мере, в какой она приводит к возвращению того, что действительно произошло, мы должны называть ее правдой. Бред в психиатрическом смысле также содержит крупицы правды, и убежденность больного исходит именно из существования этой правды, которая появляется в бредовом обличье»
(р. 234–235). Вторая часть этой работы завершается повторением в практически неизменном виде тех тезисов, которые Фрейд уже высказал раньше в этом произведении.