Читаем Читая Маркса... (Сборник работ) полностью

Высокая оценка объективного дела революционных народников, их реальной борьбы стоит у Маркса на первый взгляд в некоем «контрасте» с острейшей отрицательной оценкой теоретиков народничества. В то время как именно теоретическая работа Чернышевского и Добролюбова оценивается Марксом чрезвычайно высоко, теории Бакунина, Ткачева и даже «друга Петра» (Лаврова, к которому Маркс относился все же более мягко) оцениваются им резко отрицательно. Не говоря уже о разоблачении теоретических позиций Бакунина и о самой острой критике теорий «зеленого гимназиста» Ткачева, и «друг Петр» характеризуется как явный эклектик.

Как понять это противоречие? Мне представляется, что речь тут идет о разных вопросах. Высокая оценка революционного народничества, главным образом «Народной воли», связана у Маркса с ее объективным историческим значением – натиском на царизм как на опаснейшего врага возможной пролетарской революции в Европе. Другой революционной силы, противостоявшей царизму, в то время не было. Маркс высоко поднимал людей, не теоретизировавших по вопросу о «героях и толпе» или готовности народа восстать в любой момент – была бы искра, а делавших реальное революционное дело, воплотивших в себе реальную силу борьбы, создавших в угнетенной России «второе правительство». Эта оценка ни в малейшей мере не устраняла для Маркса необходимости критиковать их теоретические ошибки. Народовольцы – объективно – идут штурмом на царизм и чуть ли ни принудили его к капитуляции. «…Этих людей мы не потянем к ответу за то, что они считали свой русский народ избранным народом социальной революции. Но разделять их иллюзии мы вовсе не обязаны», – писал Энгельс в послесловии к работе «О социальном вопросе в России»[274].

Осенью 1891 г. Энгельс писал Бебелю: «В России страдают три класса: дворяне-землевладельцы, крестьянство и нарождающийся пролетариат. Последний еще слишком слаб для революции, а первые уже бессильны для нее»[275]. Не только помещики – это само собой понятно, но и крестьянство, по мнению Энгельса, уже (а не еще!) бессильно для самостоятельного совершения революционных выступлений. Историческая роль народников как крестьянских революционеров шла по ниспадающей кривой.

Таким образом, в спорах о народничестве невозможно «закрывать» острую критику Марксом Бакунина, Ткачева, Лаврова высокой оценкой деятельности народников, особенно народовольцев, данной им же, Марксом. Обе эти позиции вполне совместимы, и речь в них идет не об одном и том же. В апреле 1890 г. Энгельс пишет Вере Засулич: «Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества[276] – немецкого, французского, английского или русского»[277].

Мы видим, что вопрос о народничестве также не имеет у Маркса и Энгельса обособленного, «самодовлеющего значения», он также является лишь частью их большой общей концепции о нарастании пролетарской революции в мировом движении, органически связан с нею и без нее неполон.

Однако вопрос о «русском 1789 годе», о последующей пролетарской революции, уничтожающей капитализм, был следующей, причем крупнейшей проблемой. «Капиталистическое производство готовит свою собственную гибель, и Вы можете быть уверены, что так будет и в России, – пишет Энгельс Даниельсону в сентябре 1892 г. – …Консерваторы, насаждавшие в России капитализм, будут в один прекрасный день потрясены последствиями своих собственных дел»[278]. В конце 80-х годов Энгельс считает, что революция в России «положила бы начало всемирной социальной революции»[279].

Маркс, умирая, был уверен, что его усилия по сплочению пролетариев обоих полушарий в одну великую армию, под одним знаменем увенчаются полным торжеством. Оценивая перспективы революционного движения в России, Маркс был убежден, что оно «в конце концов должно будет неизбежно привести, быть может после длительной и жестокой борьбы, к созданию российской коммуны»[280].

История полностью подтвердила это научное предвидение Маркса.

ОБ ОДНОЙ

ИСТОРИЧЕСКОЙ ЗАГАДКЕ

В ПЕРЕПИСКЕ

К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА

Обычно публикации о какой-либо «загадке» содержат в себе и «отгадку». В таком случае настоящая заметка является исключением из правила: она не содержит «отгадки» (я не могу предложить ее), и цель этих строк иная – лишь поставить один интересный и пока не поддающийся решению вопрос. Будем надеяться, что со временем комментаторы текстов К. Маркса и Ф. Энгельса разрешат его.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука