Чюрлёнис

В летний сезон в городском парке Друскеник концерты давали приезжие музыканты. Летний театр представлял собой традиционную «раковину» и «зрительный зал» – ряды стульев под открытым небом.

– Когда будет концерт господина Никиша? – спросил Йонукас.

– А что, Никиш приезжает в Друскеники? – в вопросе Стасиса проступало сомнение.

– Не знаю, приезжает ли Никиш – Сальницкий приезжает точно. Я видела афишу, – объявила Юзе.

– Ближайший концерт – господина Сальницкого, – подтвердил Пятрас.

– Идем на Сальницкого! – прозвучало как восклицание, несколько детских голосов слились воедино.

– Конечно же идем! – воскликнул Кастукас и, понизив голос, поинтересовался: – Билеты всё так же следует предъявить при входе в парк сторожу?

– Да-а-а-а-а!

– Щель в заборе еще не заделали?

– Не-е-е-е-е-т!

– Ну тогда нам пройти на концерт не составит труда!..

Билеты на концерт были дороги; если Чюрлёнисам идти всем семейством, скромный семейный бюджет не выдержит.

По дорожкам парка прогуливалась почтенная публика. Кастукас характеризовал каждого попавшего в его поле зрения:

– Господин Ревматизм гуляет под руку с госпожой Подагрой, а это господин Артрит – с госпожой Астмой. А там – смотрите! – Желудочники показывают друг другу языки и спорят, чей белее!

Ребятня безудержно хохотала.

Непосредственно перед концертом Кастукас наставлял:

– Вслушивайтесь в отдельные инструменты, а в целом произведение не слушайте – не стоит, испортите слух.

После концерта иронизировал:

– Господин Сальницкий своей волшебной палочкой так точно отмерял вечность, что даже ревматики поднимали в такт распухшие ноги.

И снова – общий, дружный хохот.

По дороге домой Кастукас вновь вспоминал Никиша:

– Никиш – один из самых эмоциональных дирижеров, которых я видел. Никиш любит интерпретировать славянскую музыку, но стремится обуздать ее и не давать чувствам литься через край. Нет ничего легче, чем быть дирижером! – Кастукас демонстративно выдержал паузу. – Но нет ничего труднее, чем быть хорошим дирижером!

«Колодец выкопать – дело нехитрое!»

Своего колодца у Чюрлёнисов долгое время не было. За водой ходили к соседям, что не доставляло им радости. Соседка Мотиене ни с того ни с сего могла заявить, что колодец пересох, что в него кто-то бросил дохлую кошку или котенок сам свалился в воду.

Могла пожаловаться Чюрлёнису (отцу):

– Ваш Йонукас (или Стасюкас?) распустил слух, что вода из нашего колодца с известью.

– Вы говорите так, будто наш Йонукас или Стасюкас утверждают, что у вас в колодце вода с керосином. Любая вода содержит известь, вам ли этого не знать?

Ворчливая Мотиене на эти слова Константинаса (отца) реагировала неожиданным образом:

– Идите к Стацкунасам, может, у них вода с вином.

Чюрлёнис (отец) решил: сколько можно терпеть унижения, не правильнее ли будет вырыть свой колодец – во втором дворе?

Кастукасу идея отца понравилась. Он вообразил себе, как над их колодцем склоняется журавль с подвешенным на кончике клюва ведром. Отец же настаивал на менее романтичном, но более практичном приспособлении для извлечения наполненного водой ведра – колесе; такие колеса только-только начали появляться в Друскениках.

– Отец, – убеждал Кастукас. – Колодезный журавль похож на птицу, опускающий свой длинный клюв в глубь земли. Я не могу себе представить литовские деревни и местечки без этой задумчивой птицы, которая, завидев путника, приветливо кивает ему.

– Здесь тебе не деревня, а курорт! – вразумлял Константинас сына. – Да и места во дворе для журавля нет. Опорный столб вкопаем, а как быть с коромыслом – ему простор нужен! Нам и так придется срубить яблоню.

С отцом не поспоришь.

Колодец выкопать – дело не хитрое, но трудоемкое. Кастукас собрал семейную рабочую команду: братья – Стасис, Пятрас и Йонас; к ним присоединился гостивший у Чюрлёнисов друг Кастукаса художник Рутковский.

Класть сруб позвали мастера из деревни Мизарай Юозаса Вайлёниса.

Копать начали в шесть утра. Копали долго – вода, как выяснилось, в районе Надозёрной улицы залегает очень глубоко. Вайлёнис тем временем за воротами готовил сруб.

Проступать, просачиваться через грунт вода начала только к вечеру (по другим источникам – на следующий день).

Из глубины колодца послышался радостный крик Рутковского:

– Вода, вода!

– Ура! – закричали те, кто был наверху.

Аделе приготовила праздничный ужин. На столе среди закусок рядом с бутылкой водки торжественно Константинас (отец) поставил стакан с мутной водой.

– Вода из нашего колодца! – с гордостью сказал он и объявил: – Каждый должен выпить глоток нашей воды!

«Выпить глоток илистой воды, в которой плавали какие-то дохлые пауки и которая пахла серой и плесенью», – уточняла Ядвига Чюрлёните в мемуарах.

Но все собравшиеся за столом «геройски выполнили этот обряд», да еще и приговаривали:

– Какая вкусная вода у нас в колодце!

Очень скоро выяснилось: вода в колодце – минеральная! Она была очень соленая, пахла серой и «еще бог знает чем». Для приготовления пищи, тем более для чая или кофе, не годилась. Только для мытья посуды, полов и поливки грядок в огороде.