Чюрлёнис

В последнее время стипендия Чюрлёнису князем выплачивалась нерегулярно и не в обещанном размере. Чюрлёнис вынужден был себя во всем ограничивать, часто жить впроголодь, но с этим он еще готов был мириться. Теперь же вообще остался без средств к существованию.

Федор Игнатович пишет: «И. И. Маркевич не оставил его без внимания и стал помогать материально. Это подтверждается сохранившейся перепиской между ними (курсив наш. – Ю. Ш., В. Ж.)». Зима, а у Чюрлёниса нет денег на перчатки?! Происходит то, что не должно произойти с музыкантом ни при каких обстоятельствах – Чюрлёнис обмораживает кисти рук!

Единственная реальная финансовая поддержка – от Евгения Моравского. Евгений, зная бедственное состояние друга, ежемесячно присылает ему десять рублей. Рад бы и больше, но – откуда? Он сам зарабатывает уроками.

«Я тебе должен 42 рубля. Особо не радуйста, скорее всего этих денег ты не увидишь», – невесело шутит Чюрлёнис в письме Евгению. Узнав, что тому было не по карману приобрести необходимую для работы партитуру «Смерть и просветление», Чюрлёнис часами сидит в библиотеке Петерса, переписывая ноты этой симфонической поэмы Рихарда Штрауса. Когда у Моравского возникли сложности с фугами и сонатами – ну не любил он ими заниматься! – Константинас специально для него (за него!) пишет и посылает ему фуги, обещает помочь с написанием сонат.

Моравский убеждал Чюрлёниса, что он обязательно должен получить диплом.

– Диплом – это всего лишь «блестящая бумажка», – отмахивался Чюрлёнис.

Моравский возражал: это не так!

Феликс Розинер упрекает Чюрлёниса; мол, тот пальцем не пошевелил, чтобы самому заработать деньги, например, «теми же уроками». Объяснение этому бездействию находим у Соломона Воложина – он высказывает следующее предположение: «…неясная грусть вполне могла быть предчувствием, что не музыка ему на роду написана».

Однако есть и свидетельства того, что Чюрлёнис «старался заработать уроками, но денег постоянно не хватало».

Так или иначе, но дело дошло до того, что Константинасу нечем было заплатить за обучение. За неуплату учебного взноса Чюрлёниса исключили из консерватории.

Друзья собрали необходимую сумму – Чюрлёнис восстановлен! Но как долго так может продолжаться? Константинас решает: с обучением в Лейпцигской консерватории пора заканчивать! Ему выдается свидетельство об окончании курса Лейпцигской консерватории, где педагоги характеризуют его обучение:

«К. Чюрлёнис после смерти приват-профессора прошел курс 4–5-голосной фуги, а также двойную фугу, прилежно выказав очень большие музыкальные способности, продолжил учебу и заслужил мое всяческое признание.

Эмиль Раули».

«Посетил только три урока и из-за болезни руки был вынужден прекратить изучение органа.

Пауль Хомерцер».

«К. Ч. очень прилежен и приобрел технику композиции, достойную внимания. Я желаю ему немного больше свежести и молодости. По поводу изобретательности: иногда он пишет еще немного серо, также он пишет слишко много диссонансов.

Карл Рейнеке».

«…теперь можно смело утверждать, что Лейпциг стал для Константинаса настоящей мукой, – пишет Ядвига Чюрлёните. – В тот год судьба наносила ему удар за ударом, но не смогла сломить его, хотя и сплела ему такой терновый венец, нести который был в силах лишь человек с несгибаемой волей».

В Лейпциге Чюрлёнис находился с 16 октября 1901 года по 14 июля 1902 года (по старому стилю), то есть девять месяцев, или 270 дней. За это время им написано больше двадцати канонов и фуг для фортепиано, два крупных симфонических произведения, струнный квартет, фуга для хора, органная фуга, вчерне закончена первая часть симфонии. И тем не менее сомнения в своих – скажем мягко – способностях продолжают одолевать Чюрлёниса:

«Только в одном я теперь верен – что очень мало умею. Инструментовки совсем не знаю, контрапункта отведал чуть-чуть, да и то поверхностно, гармонии никогда не знал и не знаю; за всю жизнь не написал ничего без ошибок и недостатков, а мне уже 27 лет, и скоро у меня не будет ни гроша…»

Глава пятая. Летние хлопоты (1902 год). Друскеники

На станции Поречье Чюрлёнис не стал высматривать или дожидаться Янкеля – он сел в первый же подвернувшийся экипаж. Им оказалось ландо Лейзера, крыша которого была сложена гармошкой.

– По шоссе поплывем как в колеснице пророка Ильи в небесах, – пообещал возница, кивая на дутые шины.