Чюрлёнис

Немецкого языка он не знает. По этому поводу 21 ноября 1901 года – вскоре после того, как обосновался в Лейпциге – в письме Марьяну Маркевичу иронизирует:

«У меня трое коллег: американец, англичанин, чех. С двумя первыми разговариваю по-английски и по-французски, а с третьим по-чешски. Сам понимаешь, что сговориться почти не можем. Может, из-за этого мы и симпатизируем друг другу. Время бежит: работаю, играю, пою, читаю, и мне почти хорошо…»

Литовский искусствовед, музыковед, исследователь творчества Чюрлёниса Витаутас Ландсбергис[29] обнаружил в Швеции рисунок Чюрлёниса и его экслибрис «лейпцигского» периода.

Казалось бы, каким ветром их могло занести в Скандинавию, где наш герой никогда не был. Ларчик, оказывается, открывается просто. В Лейпциге Чюрлёнис подружился со шведским студентом Карлом Гельбертом Паулсоном. Они часто проводили вместе воскресные вечера; разговаривать из-за незнания языков не могли, общаться пришлось преимущественно жестами, но, как вспоминал Чюрлёнис, швед «любил слушать литовские песни, а, в порядке обмена, играл мне свои, шведские».

В Лейпцигской консерватории одновременно с Чюрлёнисом учится и его бывший соученик по Варшавскому музыкальному институту (кто такой, нам неизвестно), но он «неумен и банален», и Константинас предпочитает «жесткое» одиночество обществу неинтересного человека.

Из писем Евгению Моравскому.

«Трудно мне здесь, Генька. Бывают дни, когда не имею случая выговорить ни одного слова (даже по-немецки)… бывает, что работать не можешь, и говорить не с кем, и пойти некуда».

«Иногда приходит в голову мысль, что хорошо бы вот так, гуляючи, направиться в сторону Немана, к нашим волнам, песчаным землям, соснам. А? Как думаешь? Ведь на это потребовалось бы не больше месяца. А радости было бы сколько! Месяц на чистом воздухе, а ведь теперь весна! Все глядел бы да глядел на деревья, на траву. Тут же, у меня на глазах, наливались бы и розовели почки под лучами солнца, потом появились бы светло-зеленые ростки… А там, глядишь, где-то из-за листа уже высовывает головку цветок и улыбается солнцу… Честно говоря, начинаю завидовать жаворонкам и аистам, летящим в ту сторону, что даю им (возможность) обогнать себя, ну да это пустяк. Кто знает, может, этот самый аист отстучит клювом привет от меня в Друскениках. Эх, Генюк, жаль, что ты не знаешь, что значит вернуться в родную деревню. Вот до дома осталась всего верста. Вот он уже рядом, за тем леском…

Снова слышишь шум сосен – такой серьезный, будто они хотят сказать тебе что-то. Ничто тебе так не понятно, как этот шум леса. Лес постепенно редеет, вот уже и озеро блестит за ветвями… а дальше – дом, аистиное гнездо… Все так, как и прежде. И до того ничего не изменилось, что на миг тебе кажется, будто возвращаешься из леса после затеянной там войны в шишки с мальчишками. А этот Лейпциг и Варшава кажутся мне лишь долгим и тягостным сном».

«Уже несколько часов, как сижу и жду, что чего-нибудь захочу. Страшно тяжело. Встал рано и сразу взялся за трио, через 15 минут бросил. Взялся за фуги, тоже бросил. Ничего не могу делать и ничего не хочу. Ни на что не хочу смотреть, не хочу двигаться и, что хуже всего, не хочу существовать. И нет выхода. Все время чувствую, что я существую, что, ничем не занимаясь, делаю плохо. Чувствую, что время безостановочно идет, и мне его жаль. Впечатление такое, что время – это очень важная поэма, играемая оркестром специально для меня. Кто-то мешает мне слушать – ничего не слышу. А жаль, композиция идет все дальше, может быть, скоро кончится. Так что не услышал – пропало. Эта композиция – жизнь, и она играется только один раз. Плохо…

Все гибнет, проходит. Будущее обратилось прошедшим, и что в нем – перегной, глупость. Так много сказано и передумано о жизни. Жизнь… О! Жизнь… Где она, покажи? И вот это и есть жизнь? Чего она сто́ит?

Красивейшие идеи немного позвучат в воздухе, люди послушают, послушают, похвалят, даже наизусть выучат, а свинская жизнь тянется своим чередом. Постоянно говорим что-то другое, делаем что-то другое. Столько слов! Так наглядны разные благородные и красивые дела… Где же эти дела? Разве мы имеем двойную жизнь: одну – мерзкую в действительности, а другую – красивее, благороднее – только на словах, в воздухе? Почему нельзя жить в одной только другой жизни? Почему она так недостижима? Чего я хочу? Хочу быть другим, хочу, чтоб было иначе, хочу другой жизни. Не знаю дороги. Покажи, если можешь. Постоянно хочу делать хорошее и не знаю, что есть добро, хочу идти и не знаю куда. Я слаб, потому что чувствую, что заблуждаюсь. Только покажи, в какой стороне та жизнь, и увидишь, сколько во мне найдется энергии.