Чюрлёнис

– Был он сын благородного губернатора города Монпелье (Франция), на двадцатом году жизни, после смерти родителей, раздал все свои мирские блага бедным, хотя его отец на смертном одре назначил его губернатором Монпелье, и отправился нищенствующим паломником в Рим. Прибыв в Италию во время эпидемии чумы, он был очень усерден в уходе за больными в государственных больницах в Аквапенденте, Чезене, Римини, Новаре и Риме и, как говорят источники, совершил много чудесных исцелений молитвой, крестным знамением и прикосновением руки. В Риме, согласно «Золотой легенде», он сохранил «кардинала Англерии в Ломбардии», сделав знак креста на его лбу, который чудесным образом сохранился. Служа в Пьяченце, сам заболел, был изгнан из города; удалился в лес, где соорудил себе хижину из веток и листьев, которая чудесным образом снабжалась водой из источника, возникшего в этом месте; он бы погиб, если бы собака, принадлежащая дворянину по имени Готард Паластрелли, не дала ему хлеба и не лизнула его. Граф Готард, следуя за своей охотничьей собакой, которая несла хлеб, обнаружил святого Рокаса и стал его послушником.

– Святой Рокас вызывал сочувствие даже у собаки! – воскликнул Стасис.

Две недели спустя, в первый день Троицы, у ворот имения Чюрлёнисов остановилась повозка Янкеля. Возница соскочил с козел, внес во двор заплечный мешок и сверток. Сказал вышедшей из дома Аделе:

– Был я в Поречье, видел там ваших мальчишек, они попросили завезти домой свои вещи.

Янкель добродушно улыбался, и все же Аделе тревожно спросила:

– Что-то случилось?

– Нет, что вы, пани Чюрлёните! Из Юрбаркаса парни решили возвращаться не по реке, из Ковно – на поезде.

– Пусть так. Но из Поречья вы их могли забрать?

– Мог. Я предлагал, но Кастукас сказал, что дорога из Поречья уж больно хороша, чтобы ехать по ней, выбивая пыль из-под копыт. А еще он добавил: «Мы хотим завершить наше путешествие как настоящие странники!» Полагаю, они уже не так далеко. Скоро будут.

– Наши мальчики идут со скоростью твоей повозки? – удивилась Аделе.

– Что вы! Я давненько уже из Поречья.

Аделе кликнула мужа:

– Константинас, может быть, пойти навстречу нашим странникам?

Компанию отцу составили дети.

С горки, от мельницы на окраине Друскеник увидели «странников». Братья шли в обнимку, Кастукас в середине; шапки на затылках. Завидев встречающих, они запели: «Как росли мы у отца, три сына».

Веселой оравой вернулись домой. На веранде уже был накрыт стол – Аделе расстаралась. За обедом «странники» наперебой рассказывали о путешествии. Кастукас достал толстую тетрадь (оказывается, он вел путевые записки!) и стал – страницами – зачитывать записи о приключениях и наблюдениях. Все описывалось с юмором. Затаив дыхание, слушали родители, братья и сестры о разразившейся грозе и буре, которой очень испугался Стасис. Он все время крестился. Поведение брата Кастукас преподносил так, что вместо того, чтобы сочувствовать Стасису, все хохотали – смех заглушал сильный голос Кастукаса.

Очень скоро веранда не могла уместить набившихся в нее соседских мальчишек и девчонок. Аделе не знала, как всех усадить, переживала, хватит ли всем угощения.

Путевой дневник Чюрлёниса не сохранился. Ядвига Чюрлёните рассказывает о нем по памяти, при этом она замечает, что ее воспоминания совпадают с воспоминаниями художника Антанаса Жмуйдзинавичюса, с которым Кастукас, вероятно, познакомился в Варшаве – тот учился в частной художественной школе Золотарева. Ядвига Чюрлёните в своих мемуарах приводит большой фрагмент из книги Антанаса Жмуйдзинавичюса «Палитра и жизнь», в которой тот, можно сказать, дословно цитирует рассказ Чюрлёниса о путешествии в Юрбаркас.