«Тут уж Неман ярится. Со всей силой обрушивает он свои воды на высокие скалы, норовя их смыть, но это ему не удается. Тогда он прыгает через гребни скал и, беснуясь, устремляется вперед. Но здесь ему преграждает дорогу второй скалистый порог с выступающими над водой рядами гранитных горбов. Это и есть “Чертов порог”. Почувствовав его приближение, Неман бросается во все стороны в поисках выхода и наконец, бурно пенясь, прорывается меж скал. Но и это еще не конец. Могучую реку еще раз пытается задержать расположенная ниже по течению “Чертова баня”. Вот где Неман приходит в настоящее бешенство!..»
Зная из энциклопедических источников, что Неман река равнинная, медленная, «со скоростью движения воды 3 километра в час», видя Неман в Друскининкае, широкий и полноводный, воспринимаешь рассказ Чюрлёниса (в данном случае в пересказе его друга, похоже, «близком к тексту») выдумкой, художественным вымыслом.
А дальше – дальше вообще настоящая фантастика!
После трех дней и ночей пути «волны лодку били о камни, швыряли, вертели; все трое улеглись на дно и только глядели на звезды да от переполнявшей их радости жали друг другу руки. А лодка трещала и в любую минуту могла дать течь или перевернуться. Но что это значило для них! Ведь звезды на небе так прекрасны, так чудесно сверкали…».
«В следующий миг обезумевший поток швырнул нас в одну, потом в другую сторону, затем лодка бортом ударилась обо что-то твердое, да так, что доски затрещали. Мы повалились друг на друга, сверху нас захлестнула холодная волна. Стасис вскочил и вцепился в борта. Еще один удар скалы в борт лодки, и снова – в другой борт. Нас закрутило на месте, вода хлестнула прямо в лицо, ослепив нас, потом мы еще поплясали на гребнях ревущих волн и, наконец, нас вынесло на широкий ровный простор».
Так Антанас Жмуйдзинавичюс записал рассказ своего друга о путешествии в Юрбаркас.
Константинаса (отца), конечно же, волновал вопрос: где лодка?
– Лодку мы уступили одному старому рыбаку. Она была так сильно потрепана, что возвращаться на ней в Друскеники – против течения – было невозможно, – сказал Кастукас.
Ляморис, притулившийся к его ногам, шевельнул хвостом, напоминая о своем присутствии. Кастукас, обращаясь к нему, сказал:
– Видишь, сколько всего нам пришлось претерпеть из-за тебя.
Потом рассмеялся, погладил пса по голове:
– Не сердись!
Сохранилась ли картина, если да, то где находится, неизвестно.
«Вы оскорбляете духовное лицо!»
Кастукас привез в Друскеники комплект для игры в городки: биты и рюхи. Фигуры составляли прямо во дворе. Назывались они «пушка», «вилка», «колодец», «серп» и т. д.
Игроки задорно выкрикивали:
– Пушка!
– Колодец!
Идущие по Надозёрной улице мимо дома Чюрлёнисов люди могли услышать:
– Поп!
– Свинья!
И совсем уж крамольное:
– Ну-ка, поддай попу́!
Что-то подобное и услышал урядник. «Высший представитель местной власти» остановился, крутанулся на каблуках и вошел во двор. И надо же! В его форменные брюки, заправленные в сапоги гармошкой, вцепился Ляморис! Пса, конечно же, оттащили от урядника, успокоили. Игра и сопровождающее ее веселье прекратились. Константинас (отец) возился с удочкой на веранде, он, встревоженный неожиданно и резко наступившей тишиной, вышел на крылечко, увидел урядника, поздоровался. Урядник не ответил – рявкнул:
– Так! Вы тоже – мятежники, эти самые… как их?.. Сосиалисты!
От волнения (или бешенства?) выговорить «социалисты» у него не получилось. А может быть, потому, что он, большой любитель горячительных напитков, был под хмельком.
Чюрлёнисы знали, почему Ляморис цапанул урядника и долго рычал на него, но как это объяснить подвыпившему полицейскому чиновнику?
Вероятно, на генном уровне Ляморису передалось неприятие людей в униформе. Выяснилось это далеко не сразу и совершенно случайно. Когда однажды Ляморис точно так же хватанул за штанину Петра Маркевича, Петр принялся выговаривать:
– Неблагодарный! Я купил твою мать Лямсе за два злотых на варшавском вокзале, привез ее сюда, в Друскеники, где ты появился на свет! А ты!..
Петр был в форме студента политехникума. Ради розыгрыша ее надел Стасис. Ляморис набросился на него, разодрал брюки.
Тогда-то поняли: пес лютой ненавистью ненавидит людей в униформе, неважно кто это, студент или почтальон. Когда Ляморис разражался ворчанием в адрес полицейского, Кастукас гладил его по голове, приговаривая:
– У тебя хороший вкус.
Ляморис успокаивался.
Урядник негодовал:
– Вы против властей! Вы оскорбляете духовное лицо!
– О чем это вы, господин урядник?
Константинас (отец) понимал, что тот зашел к ним во двор не для того, чтобы подвергнуться нападению Лямориса.
– Хотите, чтобы вам в участке объяснили? Объяснят! – урядник, успокаиваясь, понизил голос, разгладил желтые, прокуренные усы.
Из сада вышел Кастукас, он кивнул уряднику и взялся объяснять отцу:
– Отец, мы же не виноваты, что в игре «городки» есть фигуры «поп», «свинья». Господин урядник услышал то, что ему положено услышать по должности.
– Вот именно: услышал! Язык не поворачивается повторить что, – согласился тот.