Чюрлёнис

Идею строительства Национального дома Басанавичюс и Чюрлёнис мечтали претворить в Вильне, на высоком холме. Чюрлёнис готов был передать все свои работы в будущий музей. Перенесясь на минуту в наше время, мы должны сказать, что спустя почти 120 лет сегодня существует реальный проект подобного дворца на горе Таурас в центре Вильнюса, где должны быть представлены все виды искусства.

Насколько разнообразна была деятельность Чюрлёниса в области изобразительного искусства, можно заключить из того, например, что создание первых профессиональных литовских плакатов принадлежит ему. Он делал плакаты к выставкам литовского изобразительного искусства (1907–1909 годы). Вторую выставку готовит он и на нее возлагает большие надежды.

Таким образом Чюрлёнис становится одним из зачинателей и активным деятелем литовского культурного движения, если хотите, литовского Возрождения.

Чюрлёнис нигде ни разу не обмолвился о своем вкладе в дело возрождения литовской культуры, однако это нашло отражение в прочитанном в один из вечеров стихотворении в прозе, названном им «Псалом».

Псалом

Господи! Молю тебя: озари путь мой, ибо сокрыт он от меня.

Возглавил я шествие наше и знаю, что другие тоже пойдут за мной – лишь бы не путями окольными.

Темными лесами блуждали мы, миновали долины и поля возделанные, и было шествие наше длиною в вечность.

На берег речной вышли мы, а конец шествия только показался из темного бора.

– Река! – воскликнули мы. И те, кто рядом был, вторили нам: Река! Река!

А кто в поле был, кричали: поле, поле, поле!

В конце же идущие говорили: в лесу мы, и удивительно нам, что передние кричат: «поле, поле!», «река, река!».

– Лесом мы идем, – так говорили они, ибо не знали, что находятся в конце шествия.

Ныне же, Господи, все более тяжек путь мой.

Предо мной – высочайшие вершины, голые скалы и бездны. Это красиво. Это – бесконечно красиво. Но не знаю дороги, и боязно мне. О нет, не за себя – ведь иду я, а вслед за мной уже идут другие. Господи, они за мной идут, все шествие – длинное, длинное! Один за другим – через долину и долгим речным берегом, и через поле большое, возделанное, тихое, а конец этого шествия в лесу скрывается, и шествию конца нет. Где истина, Господи? Иду, иду.

Ты явил передо мной чудеса свои – на розоватых вершинах гор, на зеленовато-серых скалах, прекрасных, как замки очарованных королевичей.

Те, кто ближе, видят ясно, те же, кто у реки или в поле – они-то когда узрят эти чудеса Твои? Или те, кто из лесу еще не вышли? Жаль мне их, Господи! Нескоро узрят они чудеса Твои, что Ты так щедро рассыпаешь вокруг.

Долог ли будет еще наш путь, Господи? Или Ты велишь не вопрошать об этом?

Но куда идем мы, Господи? Где конец этому пути?[56]

И еще – в одном из писем:

«…Как это чудесно – быть нужным людям и чувствовать свет в своих ладонях».

«Почему не напрягают душу?»

Теплота и сердечность, проявленные к нему в Вильне, побудили Чюрлёниса принять окончательное решение покинуть Варшаву.

В письме госпоже Вольман Константинас признается, что ему «жаль и больно» оставлять семью Вольманов, Бендзмеля (одно из дружеских прозвищ Евгения Моравского), его семью, филармонию и «Захенту»[57].

Осенью 1907-го Чюрлёнис ненадолго вернулся в Варшаву – нужно было уладить дела и подготовиться к переселению.