ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

Конечно, машина для обличения казаков — странная машина, — но разве есть хоть одна отрасль жизни, на которую не наложил бы свою руку капитализм? Не правда ли, г. Богданов?

III

Смотрю на эту кипу зелененьких книжек — и мне все яснее, что человеческая воля в их создании совсем не участвовала.

Машине все равно: как выйдет, так и ладно. В XIV сборнике стиснуты две драмы: «Король» и «Враги» — ладно! В XV сборнике опять стиснуты две драмы: «Стены» и «Легенда старого замка» — ладно! В VIII сборнике опять две драмы: «Голод» и «Мужики» — ладно! В XII сборнике рассказ Горького «Mob» (толпа), назван бессмысленно «Мовъ», Уолт Уитман обозван Уольтом, а Верхарн Вергарном, стихи помещаются сплошь самые беспомощные и в стихотворном смысле безграмотные, как, например, творения А. Лукьянова, который — при нынешнем-то расцвете техники — рифмует: «темноте» и «везде», «людей» и «пропастей», «змея» и «ея», или, например, прямо-таки безграмотные вирши какого-то Черемнова «На острове» (перевод из Даниловского), где нет ни размера, ни смысла, ни поэзии, — ладно!

Одно выходит всегда точно и аккуратно у нашей машины, — это такой бланк, сопровождающий каждую вещь, помещенную в «Знании»:

М. Горький. Враги.

Право собственности вне России

закреплено за автором во всех

странах, где это допускается

существующими законами.

«Существующие законы» и «право собственности» — это неизбежные слова, сопровождающие каждую машину. Они совершенно под стать тем акциям на Максима Горького, которые легли в основу товарищества. <…>

Как видим, фигура Горького политиком Жаботинским, искавшим в нем союзника, и критиком Чуковским, выступавшим в роли присяжного читателя всего, что выходило из-под его пера, оценивалась по-разному. Последним случаем, когда им суждено было выступить если не как союзникам, то как единомышленникам была начатая Чуковским полемика, к которой мы и перейдем.

Глава 2 Полемика о евреях в русской литературе

Критическая деятельность Чуковского была окружена атмосферой дискуссий и словесных перепалок, почти вокруг каждой из его новых статей возникали скандалы разной степени тяжести. Даже в обстоятельной библиографии Д. Берман, где зарегистрировано большое число откликов на статьи и лекции Чуковского[134], они учтены далеко не полностью, а огромный материк его переписки остается пока и вовсе не изученным. В своих статьях Чуковский неизменно стремился увидеть те или иные явления под непривычным углом зрения.

Современному читателю трудно бывает понять, почему с таким ожесточением набрасывались на его статьи «братья во литературе», — многое из того, о чем писал Чуковский и что приходилось ему защищать и отстаивать буквально с пеной у рта, стало сегодня общим местом. Если даже безобидная на сегодняшний взгляд статья Чуковского «О Владимире Короленко» (1908) вызвала возмущенный окрик Горького[135], то чего он должен был ожидать, публикуя в том же 1908 году статью «Евреи и русская литература». Не зная двух предыдущих статей Чуковского, касавшихся еврейского вопроса, и обстоятельств, в которых они создавались, трудно было бы понять мотивы обращения Чуковского к этой теме. Лично его она не задевала, потому что в своей исконной принадлежности к русской культуре он никогда не сомневался, в первую очередь потому что все силы его души были отданы русской литературе и никакой другой культуры за своими плечами он не ощущал. Ниже будет приведено редкое для него высказывание о малороссийском языке как родном языке его детства, языке его матери (кстати, в анкетах она записана как русская), о стихах украинских поэтов, которые он знал с детства. Но всерьез рассматривать украинскую культуру как родную он не мог хотя бы потому, что его мать была неграмотной крестьянкой и никакого культурного багажа передать сыну не могла при всем желании.