Чижик - птичка с характером

Мне вдруг некстати вспомнилось мое ласковое прозвище: Чижик! Чижка!.. А «папенька» Быков: «Козочка. Козило — друг мой… Чудо-юдо пехотное». А Федоренко!.. «Малышка, ты помнишь полянку, которую я тебе подарил? Наш Кузя было повадился тут своих санитаров дрессировать, но я их турнул в другое место, чтобы не топтали твои ромашки…» Мои ромашки! Когда это было?.. И было ли?.. «Чижик! Малышка!..» Предательская слезища, как горошина, — хлоп о фанерную крышку стола… Гулко. И вторая, и третья… Я вытерла лицо рукой и покосилась на Шугая. Слава богу, не видит. Неожиданно для себя хватила кулаком по столу так сильно, что онемели пальцы. Довольно Шугай вздрогнул, и уронил какую-то железку. Сверкнули его глаза, молодые, яркие, как две зеленоватые звездочки. Неужели такой мог совершить преступление?

Когда вернулся Тимошенко, я укорила его, воспользовавшись тем, что Шугай ушел за обедом:

— Что же вы мне не сказали, что в моем взводе есть осужденные?

— А разве тебя в штабе дивизии не поставили в известность? — удивился Тимошенко.

— Ах да, ведь комдив намекал на какой-то особый контингент, но я не придала этому значения. Так вот что полковник имел в виду!..

— Какое преступление совершил Бахвалов?

— А ничего особенного. Человека кокнул.

— Господи помилуй! Так почему же он сержант?

— Два раза на снятие судимости подавали, а в штабах что-то перепутали — звание присвоили, а судимость снять забыли. Теперь надо ждать очередного «сабантуя» — еще раз подадим. Ты думаешь, дед Бахвалов и в самом деле убийца? Вора на своих капканах застал и тряхнул его по таежному неписаному закону. Не сдержался. А Шугай по пьянке свою старуху ненароком придушил. Пятый год себя казнит. Ты не гляди, что он похож на Соловья Разбойника. Он и мухи не обидит. И вообще, брось ты это! Люди как люди. Наша дивизия в Сибири формировалась из добровольцев. Почему бы такому Гурулеву не предоставить возможность защищать Родину? Или тому же Пыркову? Ты думаешь, если люди раз оступились, то они и не советские?

— Ничего я такого не думаю. Ухватов случайно не зэк?

Тимошенко засмеялся:

— Нет. Офицеров из числа осужденных у нас нет. Да он и не сибиряк. А что, похож?

— Замашки блатные. А старшина Букреев?

— Этот оттуда. Крупный растратчик. Таких, как Макс, на фронт не посылали, но он пролаза — добился.

— Я так и знала, что он жулик. Уверена, что он обвешивает солдат.

Тимошенко пожал плечами.

Мне вдруг стало смешно: Гурулев — урка… Парнишка с ласковыми глазами. Верхняя губа короткая, не закрывает мелкие веселые зубки, и оттого кажется, что улыбка не покидает круглое лицо Гурулева. Если все зэки такие, как этот Гурулев, — то воевать можно. Удивительное существо — человек. Стоило поговорить с Тимошенко, и уже утешилась. Ладно. Будем воевать. Им ведь тоже несладко — дали в командиры девчонку. А ведь молчат! Не протестуют. Ну и я буду молчать.

Тимошенко  — заместитель Ухватова по политчасти, но по старой привычке многие зовут его политруком. Я внимательно к нему приглядываюсь, но так и не могу понять до конца, что он за человек. Парень со странностями. Тимошенко двадцать четыре года. До войны учился в одном из сибирских институтов с очень сложным названием — изучал что-то связанное с морской фауной. Мечтал о море, а попал в цехоту, на сушу. Тимошенко молчалив, никогда не повышает голоса и не употребляет бранных слов. Не трус и обязанности свои выполняет очень аккуратно: если назначил занятие или политинформацию на пятнадцать ноль-ноль, явится секунда в секунду. Но ему мешает слабый характер — он не умеет поставить на своем. И как политработник влияния на Ухватова он не имеет.

Но не в этом главная беда. Тимошенко — человек настроения. То живет и дышит во всю силу: инструктажи, совещания, читка газет, боевые листки — сутки напролет пропадает на переднем крае. А то вдруг раскисает, и всё ему становится безразличным. Политинформации проводит нехотя и так скучно, что слушатели засыпают, как под гипнозом. А в свободное время сидит на нарах и, закрыв глаза, раскачивается из стороны в сторону, молча или с неизменной песней:

Не для ме-е-ня при-и-и-дет ве-е-сна
И Дон ши-ро-кий ра-золь-е-е-тся…

В такие минуты я гляжу на него почти со страхом и чувствую, как меня тоже начинает душить зеленая тоска.

— Ну что ты воешь, как собака на луну? — с досадой как-то спросила я его.

Тимошенко смутился, на минуту стряхнул оцепенение:

— Я тебе помешал? Извини, пожалуйста. — И опять хорошие карие глаза потухли — замер парень в непонятной тоске.

Иногда к нему приходит в гости приятель — командир минометчиков. Старший лейтенант Громов симпатичный: чистое лицо, серые честные глаза и добрая улыбка. В минуты меланхолии Тимошенко с ним не разговаривает. Громов посидит, посидит и, вздохнув, уходит. Тимошенко мучается день-два, потом — щелчок — и опять приходит в себя: человек как человек — деловой, собранный.