Чижик - пыжик

Я становлюсь на колени между ее ног, беру за ляжки и натягиваю пизду на хуй. Губки раздвигаются, открывая алую, сочную мякоть. Иришкин просовывает руки под мои согнутые колени, цепляется покрепче и подается тазом вперед и вверх, надеваясь рывком на сгибающийся хуй. И плавно опускается, соскальзывая с него. Мы снова движемся навстречу друг другу и я вталкиваю хуем в пизденку упругий шарик воздуха, который врезается, разбиваясь, в матку. Ира стонет, закусив губу и мотнув головой. Сиськи ее, осевшие, но с надроченными сосками, колыхнулись, по животу пробежала рябь, внутри его екнуло и воздух с плямканьем протиснулся между хуем и стенками влагалища. Я ебу именно ее, и рад этому, и стараюсь изо всех сил. Хуева потуга — пизде подруга! Перед тем, как кончить, Ира широко распахивает глаза, помутневшие, словно наполненные спермой, которая сейчас потечет в нее, несколько раз коротко вдыхает воздух — и будто с неохотой, тяжело, но тоненьким голоском, стонет протяжно и жалобно. Влагалище обмякает и словно бы приклеивается к медленно увядающему хую, выталкивая его.

Иришкин ложится на бок, целует меня в плечо. Уверен, что и она ебется именно со мной, что ей не надо вспоминать другого, чтобы кончить. Она кладет руку на хуй, пожухший и еще недосохший, и не то чтобы гладит его, а скорее ласкает прикосновениями. Ящик держится гвоздем, баба — хуем.

Вечером я поехал к преподавателю Журавлеву Ивану Федоровичу, молодому, но уже зануде. Живет он вместе с женой и дочкой в семейном общежитии в комнате на пятнадцать квадратов. Все трое были дома. Василек повзрослел, меньше в нем стало щенячьего визга. А жаль! Очки, правда, такие же, как раньше, с темно-коричневой пластмассовой оправой. Может быть, те же самые, он парень аккуратный и бережливый. Серовато-желтые глаза смотрели на меня сквозь толстые выпуклые стекла и не хотели узнавать.

— Богатый буду, — сказал я, глянув через его плечо на удивленно-испуганное лицо жены, моей бывшей любовницы Нины.

— Здравствуйте, — молвил Василек, узнав меня.

Ну, со мной дистанцию не подержишь. Забыл, засранец, как на моих руках обсыкался?! Я напомню.

— Привет! — хлопнул я его по плечу и двинулся к Нине.

Она отступила к столу, закрывая собой девочку лет десяти, не похожую ни на папу, ни на маму, которая сидела перед открытой книгой.

Я поставил на стол две бутылки шампанского и торт, а коробку конфет сунул в руки девочке. Другой рукой провел по мягким пушистым волосам, а затем — тр-р-р-р! — прощелкал пальцами по упругому ушку. Она игриво хихикнула, отклоняя голову, прижала коробку к груди и радостно пискнула:

— Спасибо!

И сразу съежилась под гневным взглядом мамы.

— Иди к Ларисе поиграй, — велела Нина.

— А уроки?

— Потом доделаешь.

Девочка передернула хрупкими плечиками, как раньше любила делать Нина. У двери она обернулась и обменялась со мной взглядами, полными взаимной симпатии. Была бы она лет на семь старше, подумал бы, что строит мне глазки. Видимо, та же мысль пришла и в голову Нины, потому что стала еще мрачнее.

Я сел за стол, а Журавлевы стояли передо мной, как подсудимые. В отличии от Василька, Нина повзрослела, выглядела старше его, скорее матерью, чем женой. Она обабилась, стала женственней, блядовитей, хотя на лице была написана верность супружескому долгу. Верная жена думает под мужем о другом. Неприступные бабы — это неудавшиеся бляди, для которых не существует золотой середины.

— Фужеры дашь или с горла будем пить? — спросил я у нее, а Васильку разрешил: — Присаживайся, не стой, как засватанный.

Точнее было бы — как поебанный. Журавлев правильно меня понял, быстро сел напротив, а жена его достала из серванта, заставленного всего наполовину, два фужера. После некоторого раздумья поставила и третий. Заняла позицию позади мужа, нависла над ним, и казалось, что прикрывает, как квочка цыпленка. Чего она боится? Что сцену ревности устрою, забыла, как я ее под Василька подкладывал?

— Да, небагато живете, — сказал я, обведя взглядом их нору, набитую дешевой мебелью.

Хозяева промолчали, даже не выдали типичную отмазку неудачников, что не в деньгах счастье. Конечно, оно в любви. Богатый строится, а бедный в пизде роется. Правда, по Нининой кислой физиономии что-то не заметно, чтобы ей хватало. Я вас люблю, а хули толку, ебаться хочется, как волку.

— Ну, что — так и будем в молчанку играть?! Думал, встречусь со старыми друзьями, посидим, выпьем, молодость вспомним, а вы… Орде татар обрадовались бы сильнее! В чем дело, Василек?

— Ни в чем, — натужно выдавил он. — Ты неожиданно так…

— Если бы предупредил, — поддержала его жена и метнулась к другому столу, поменьше и заставленному кастрюлями. — Сейчас приготовлю что-нибудь.

Не стал ее тормозить, пусть за хлопотами придет в себя. Муж, понаблюдав за ней, переложил руки с коленей на стол и расправил спину. Потом вспомнил об очках, протер их. Без очков выглядел совсем чмошным. На зоне его запетушили бы в первый день, если бы не успел в суки податься. Да и там бы ему житья не было.

Я открыл бутылку, разлил по фужерам.

— Мне чуть, — попросила Нина, — завтра рано вставать.