Чижик - пыжик

Я не послушал, налил до краев, вспомнив, как энное количество лет назад пила со мной наравне и утром была свежая, как первый снег.

— Садись, — поймал я ее за руку и заставил опуститься на стул.

Она было дернулась и быстро подчинилась, почувствовав, насколько я сильнее ее. Привыкла к хиленькому Васильку, забыла, какие на самом деле мужчины.

— За встречу! — поднял я фужер.

Выпили они залпом, чему я удивился. Налил по-новой и предложил другой тост:

— За дочку!

И ощутил напряг. Что-то здесь было зарыто, и не простая собачонка, а, как минимум, сенбернар. Супруги уставились в фужеры так, словно там сперма пузырилась. Я прикинул возраст девочки, перебрал несколько вариантов и пришел к самому простому выводу. Проверяя догадку, спросил:

— Она ничего не знает?

— Нет, — поймался Василек.

Нина чуть не испепелила его взглядом. На месяц он может забыть о ебле. Бедный Василек! Кому хуй, а ему все два!

— Кто тебе сказал? — напала она на меня.

— Сам догадался. Вроде бы мозги есть, раньше ты в этом не сомневалась.

— Не было никакого раньше, понял?! Это моя дочка! — забулькала она, став озлобленной, некрасивой.

— Твоя, не кипишись, — успокоил я. — Меня внебрачные дети не интересуют.

— Совсем?! — она позеленела еще сильнее.

Бабам не угодишь. Я думаю, она бы не обиделась, если бы во мне взыграли отцовские чувства и отобрал дочку вместе с мамашей. Скажем дружно: на хуй нужно!

— Совсем, — смиренно молвил я.

Зато Василек радостно слушал меня. С одними мужчинами бабы делают ошибки, а других заставляют за это расплачиваться. Самое забавное, что эти другие платят с удовольствием.

— Подлец! — произнесла Нина и залпом осушила второй бокал.

— Что есть, то есть, — согласился я, отхлебнув из своего.

— Сволочь! — на закуску добавила она тоном, каким признаются в любви.

Видать, давно не пила, и два бокала вставили. А баба пьяная — пизда чужая.

— О чем базар, — вновь соглашаюсь я. — Как говорят в Одессе, кто-то бы стал спорить, а я разве буду?!

— Ты совсем не изменился, — сказала она другим голосом — голосом той, прежней Нины.

Слушать ее было приятно, особенно на фоне самодовольной, пьяненькой мордочки Василька, влюбленно глядящего на жену. Он не догонял, что ему уже изменили, осталось ноги раздвинуть. Улыбайся, Васята, ебут тебя поросята! Радуйся, что твоя жена не интересует меня. Может, как-нибудь выебу ее разок, ведь хуй — не мыло, не сотрется.

— Дельце у меня к тебе, — достаю я Иришкину зачетку.

— Для тебя — все! — заявляет он, раскатав мокрые губы.

— Надо поставить оценку «отлично».

— Поставим! — соглашается Василек и открывает зачетку. Прочитав фамилию, закрывает и толчками отодвигает от себя. — Ей — нет!

Берет зачетку и Нина, смотрит фотографию.

— А, эта , дочка , — язвительно произносит Нина. — И тебя купил ее папочка? Вроде бы он не у дел теперь.

— А кем он раньше был?

— Первым секретарем обкома.

Я присвистнул про себя. Теперь становилось понятно многое в ее поведении. Я взял зачетку, прочитал фамилию. Ха!

— Хочешь сказать, что не знал?! — в голосе Нины язвительность сменилась ревностью, потому что поняла, что не знал.

Я не стал отпираться: чем больше оправдываешься, тем меньше тебе верят. Я положил зачетку перед Васильком и сказал:

— Ты знаешь меня, а я тебя. Ты знаешь, что поломаешься и поставишь «отлично», и я знаю. Так в чем дело?!

Василек не сомневался, что все будет по-моему. Десяток лет, что мы не виделись, не изменили наши отношения: я по-прежнему кумир, а он добровольная шестерка. Чтобы ему легче было справиться с собственным упрямством, я сказал:

— Разве ты не поможешь жене друга?

— Жене? — удивилась Нина.

— Вопрос времени, — промолвил я, стараясь понять, правду говорю или порожняк толкаю.

— Я думала, ты никогда не женишься.

— И я так думал, — говорю я и догоняю, что ничего не бывает случайным, что мысль эта давно прорастала где-то в самом дальнем закутке моего серого вещества. Или белого — в яйцах. Или там, и там, а теперь вырвалась наружу.

Василек напряженно смотрит на меня протрезвевшими глазами, как бы примеряет на меня Иру. От напряга даже очки запотели. Сначала на его мордочке появилось недоумение и неверие, потом — колебание, потом — согласие. Он кивает головой:

— Да, ты с ней справишься.

— Уже справился.

— Теперь ясно, почему она еще заносчивей стала, — говорит Нина. — Когда отца сняли, тише воды, ниже травы ходила, а потом снова…

— Да, — подтверждает Василек, — и я заметил.

Что-то ты слишком замечаешь ее, наверное, запала. У нас с тобой вкусы всегда совпадали. Отсюда и такая злость на нее. А я думал, что Василек одно-люб — раз-ъебай.

— Ну-ну! — язвит Нина. — Она тебе еще покажет, какой у нее характер.

— А какой он у нее?

— Несносный — это мягко сказано!

— Не может быть! — не соглашаюсь я. — У женщины такой характер, какой ей разрешает иметь мужчина. А разрешенное плохим не бывает. Иначе бы жопа об жопу — и кто дальше отскочит.

Василек дослушивает меня с открытым ртом — в бабологии он всегда был и останется двоечником — и выводит в зачетке и в направлении на экзамен нужную отметку.