Чокнутая (СИ)

После разговора с отцом Скай стала скрупулёзно собирать любую информацию об Эрике. Сведения были неутешительными — властный, вспыльчивый, жестокий, не терпящий возражений — из раза в раз, одно и то же. Скай находилась в растерянности. Ей очень было нужно с кем-то посоветоваться, и однажды она не выдержала и поделилась своими сомнениями со второй бабушкой, робко надеясь, что если та любит своего сына, то, может, и к внуку отношение у неё не такое непримиримое, ведь мужчины так похожи.

— Бабушка, ты тоже ненавидишь Эрика и считаешь чудовищем? — спросила Скай.

— Своё дерьмо не воняет, — лаконично ответила бывшая Бесстрашная. Но когда она увидела, что внучка ничего не поняла из такого ответа, пояснила: — Он, быть может, и чудовище, но это наше чудовище. Я люблю его так же, как тебя или вашего отца… Он дитя своего времени — искорёженное, изломанное, больное. Тебя мы смогли уберечь, а его нет… Так за что же мне ненавидеть его?

— А его можно… вылечить?

— Конечно, родная. Любовью. Его нужно обложить ею со всех сторон, как прокажённого целебной мазью, чтобы ему некуда было деться. Он будет сопротивляться и, может быть, даже попытается сбежать. Потому что для него это непривычно и страшно. Но если быть настойчивым, когда-нибудь Эрик поверит, что на свете существует любовь и преданность семьи, поймёт, что нет ничего важнее этого. Когда-нибудь мы с тобой это провернём…

Так у Скай появилась сообщница.

Не только Скай были нужны разговоры об Эрике, казалось, бабушке они были необходимы ещё больше. Она с удовольствием рассказывала внучке о том, с каким нетерпением родители ждали рождения своего первенца, как любили и баловали его, каким красивым и смышлёным он рос — самым красивым, самым смышлёным, самым-самым лучшим. Он боялся темноты и засыпал только в обнимку со своим любимым плюшевым единорогом Пинки. Когда ему было три с половиной года, в дневной дошкольной группе, куда Эрик ходил, он подговорил девочек снять трусики, чтобы выяснить, чем они отличаются от мальчиков. Случился скандал, и родители тогда первый раз наказали его, лишив на ужин сладкого. Эрик любил детские сказки, написанные ещё до войны — то он был Кристофером Робином, везде таская за собой старого, облезлого, ещё отцовского Винни-Пуха, то он был Маугли, объявив бабушке, чтобы отныне она звала его лягушонок, а не Эрик.

Всё изменилось в тот день, когда было совершено покушение на отца. Но об этом бабушка не любила рассказывать.

Скай не одна пристально следила за жизнью Эрика, отец тоже не спускал с него глаз. И никогда Скай не видела отца в состоянии такого тихого бешенства и мрачной решимости, как после нападения на Отречение.

Прошло всего два месяца, как Скай приняла присягу и стала полноправным членом Движения Сопротивления. В тот день это было её первое задание, несложное и не очень опасное, — переодетая в одежду Отречённых, серой мышкой она сновала среди возбуждённой толпы, перемещаясь незаметно от группы к группе, следя за лицами, слушая и запоминая чужие разговоры. Когда, вопреки уговорам коллег и нападению моделированных Бесстрашных, злосчастную фонограмму всё же запустили, и по её окончании раздался взрыв, Скай случайно очутилась почти в его эпицентре. Она уже давно должна была покинуть место этого сборища, но ей очень хотелось увидеть и услышать запись — предмет таких горячих споров.

Вечером к ней в палату пришёл отец.

— Организаторы нападения арестованы, — сказал он. — Среди них и Эрик. Бюро постарается спасти своих. Не сомневаюсь, что в бойне обвинят нас, но мы-то с тобой в курсе, как всё было на самом деле… И я хочу, чтобы ты знала, дочь, если Эрик сможет избежать официального наказания только потому, что людям заморочат голову, я сам лично убью его. Я пристрелю его по-тихому, в тёмном переулке, как бешеного пса. — Потом, взглянув на залитое слезами лицо Скай, с болью добавил: — Ты могла погибнуть, принцесса.

Ни единым словом отец не упрекнул её, не сказал ничего о том, что Скай его ослушалась, не ушла вовремя и только поэтому находилась сейчас в госпитале. Но когда она попыталась объяснить это ему, он только жёстко бросил:

— Его это не оправдывает.

То была самая страшная ночь в жизни Скай.

В школе они изучали «Религии мира», верования людей, начиная с первых примитивных поклонений резным фигуркам, и заканчивая массовыми религиозными течениями. Скай не верила в богов, не верила в молитвы, но в ту ночь она молилась жарко и истово — всем богам, которых смогла вспомнить, высшему разуму, и единственному человеку на свете, в чьё могущество верила безоговорочно — своей бабушке. Она слёзно просила сделать хоть что-нибудь, чтобы не допустить убийства отцом собственного сына.

Утром, когда бабушка зашла в палату, Скай поняла, что кто-то услышал её мысленные призывы.

— Ночью Эрика допрашивали под сывороткой правды, он ничего не знал о готовящемся нападении, — сказала пожилая женщина, и у Скай отлегло от сердца.

— Он не такое уж и чудовище, правда, бабушка? — сказала она.