Чрево Парижа. Радость жизни

У торговца живностью не было другой родни, кроме невестки и племянницы. После смерти его жены старшая сестра покойной, госпожа Лекёр, овдовевшая за год до того, принялась оплакивать усопшую уж слишком усердно, являясь почти каждый вечер с утешениями к несчастному вдовцу. Должно быть, она питала в то время надежду понравиться ему и занять еще теплое место младшей сестры. Но Гавар терпеть не мог сухопарых женщин, говорил, что ему противно чувствовать под кожей кости; он гладил только жирных котов и собак и испытывал особенное наслаждение при виде толстяков и толстух. Госпожа Лекёр, обиженная и взбешенная тем, что ей не даются в руки денежки зятя, воспылала к нему непримиримой злобой. Эта смертельная вражда поглощала все ее время. Когда Гавар водворился на Центральном рынке, в двух шагах от павильона, где госпожа Лекёр торговала маслом, сыром и яйцами, она стала уверять, будто он «придумал это нарочно, чтобы сделать ей назло и принести несчастье». С той поры она вечно жаловалась, еще больше пожелтела и до такой степени предалась своей неотвязной идее, что действительно лишилась покупателей и дела у нее пошатнулись. У госпожи Лекёр долго жила дочь одной из ее сестер – крестьянки, которая прислала к ней девочку и не заботилась больше о своем детище. Ребенок вырос на рынке. Фамилия девочки была Сарье, и ее прозвали просто Сарьеттой. В шестнадцать лет Сарьетта была такой отчаянной плутовкой, что мужчины нарочно заходили к ее тетке покупать сыр, только бы полюбоваться ею. Но господами она не интересовалась. Эта девушка с бледным лицом чернокудрой мадонны и горящими как угли глазами, имела больше склонности к простому люду. Ее выбор пал на носильщика, простого парня из Менильмонтана, служившего у госпожи Лекёр на посылках. Сарьетте было двадцать лет, когда она открыла собственную фруктовую торговлю на неизвестно откуда взявшиеся деньги. С тех пор ее любовник, которого обыкновенно называли господином Жюлем, сделался белоручкой, стал носить чистые блузы, бархатную фуражку и являлся на рынок лишь после полудня в туфлях. Любовники поселились вместе на улице Вовилье, на четвертом этаже большого дома, в первом этаже которого помещалось кафе. Неблагодарность Сарьетты окончательно озлобила госпожу Лекёр, и та осыпала племянницу яростным потоком непристойной ругани. Женщины перессорились; тетка была ожесточена, а Сарьетта с господином Жюлем сочиняли про нее небылицы, которые Жюль разносил по всему павильону молочных продуктов. Гавар находил Сарьетту забавной, относился к ней с полнейшим снисхождением и, встречая молодую женщину на рынке, трепал ее по щеке: она была такой пухленькой и кожа у нее была такая нежная.

Однажды после полудня, когда Флоран сидел в колбасной, устав от бесполезной ходьбы в поисках работы, туда вошел Маржолен. Этот рослый юноша, толстый и кроткий, как настоящий фламандец, был любимцем Лизы. Она говорила, что он не злой, немножко глуповат и силен как лошадь, но, впрочем, интересен уже одним тем, что никто не знает его родителей. Госпожа Кеню и пристроила его у Гавара.

Лиза сидела за прилавком, раздосадованная тем, что Флоран пачкал грязными сапогами ее мозаичный, розовый с белым пол. Уже два раза вставала она с места, чтобы посыпать лавку опилками. Молодая женщина приветливо улыбнулась Маржолену.

– Господин Гавар, – начал тот, – послал меня спросить… – Он запнулся, обвел глазами магазин и продолжил, понизив голос: – Хозяин наказывал мне непременно обождать, когда все выйдут, и тогда повторить вам его слова, которые он заставил меня затвердить наизусть: «Спроси их, нет ли какой опасности и могу ли я прийти переговорить с ними об известном деле».

– Передай господину Гавару, что мы его ждем, – ответила Лиза, привыкшая к таинственным замашкам своего приятеля.

Но Маржолен не уходил и с видом нежной покорности не сводил с прекрасной колбасницы восторженного взгляда. Как бы тронутая этим немым обожанием, она спросила:

– А нравится тебе у господина Гавара? Он славный, и ты должен стараться ему угодить.

– Известное дело, госпожа Лиза.

– Только сам-то ты делаешь глупости. Еще вчера я видала тебя на крыше рынка. Кроме того, ты водишься со всякой дрянью – с негодными мальчишками и девчонками. Ведь ты уже теперь совсем взрослый, тебе пора подумать и о будущем.

Ей пришлось заняться с дамой, зашедшей купить фунт котлет с корнишонами. Лиза вышла из-за прилавка и подошла к деревянной колоде, поставленной у задней стены. Она отрезала узким ножом от четверти свиной туши три котлетки и, подняв обнаженной сильной рукой тяжелый резак, хлопнула им три раза по отрезанному мясу. При каждом из этих трех ударов юбка ее черного мериносового платья слегка приподнималась, а на туго натянутой материи корсажа обозначался ус корсета. Сохраняя глубокую серьезность, Лиза неторопливой рукой собрала котлеты и взвесила их; губы ее при этом были сжаты, взор ясен.

Покупательница вышла; госпожа Кеню заметила, с каким восхищением смотрел на нее Маржолен, когда она ловко, сильно и размеренно трижды ударила резаком по кускам свинины. Лиза воскликнула: