Чрезвычайные обстоятельства

«Клиенты» напряженно вжали головы в плечи, молча поблескивали глазами, лишь Фалеев после одного из автомобильных бросков майора не выдержал, произнес восхищенно:

– Класс!

Водить так лихо машину Фалеев не умел. Впрочем, ему и не надо было уметь: с раннего детства его возили – то на папиной служебной машине, то на маминой – к мамаше тоже были прикреплены колеса и персональный шофер в режиме полуторасменки, у отца водителей было двое и оба – круглосуточные, на работе Фалеева тоже возили, поэтому за руль он садился от случая к случаю.

Городецкий, тот любил машины, даже более – обожал их, не упускал возможности «порулить», но и у Городецкого не было такого умения, такой хватки, которой обладал Петраков.

А Петраков вел машину почти вслепую, по памяти, по зацепкам, которые прошел, отрабатывая маршрут, он стремился как можно быстрее достичь окраины города, выйти на трассу, которая привела его в эту чужую недоброжелательную столицу, когда Городецкий попробовал подсказать ему, куда лучше свернуть, Петраков протестующе мотнул головой – нарушить хотя бы в мелочах ту схему, которая прочно сидела у него в голове – значило поломать все, поэтому майор к любому отклонению от схемы относился отрицательно. Городецкий подобрал губы и вдавился крестцом в сидение.

– А ведь оторвались, Игорь, – неверяще проговорил Фалеев, – ей Богу, оторвались… Сзади никого нет! – Фалеев не выдержал, хлопнул ладонью о ладонь, потер ими азартно, будто игрок, севший за карточный стол с пятым козырем в кармане. – Ушли!

– Так оно и должно быть, Артур, – баском, из которого еще не истаяло возбуждение, произнес Городецкий, – иначе бы мой отец оторвал командующему пограничными войсками пейсы.

Петраков поморщился: неприятно было слышать такое, дернул уголком рта, гася в себе недоброе чувство – в другом разе и в другом месте он бы просто набил этим двум мудакам морды и отпустил бы красить тротуары красными соплями, а сейчас не мог.

И к заслуженному генералу, командующему пограничными войсками, он относился совсем не так, как эти папины любимцы, герои в среде ресторанных вышибал. Вышибалы у таких ребят служат телохранителями. Вышибают одних и охраняют других.

Майор и сам поглядывал и в боковые зеркала, прикрепленные к джипу и справа и слева, и в широкое панорамное зеркало заднего вида, находящееся прямо над головой, иногда просто оборачивался, словно бы не верил зеркалам, но погоню ни разу не засек. Погоня оторвалась от них. Погоне теперь предстояло общаться с Токаревым и Семеркиным.

Документы у Токарева и Семеркина были подлинные, занесенные во все здешние полицейские компьютеры, с настоящими, не липовыми визами, выданными российским гражданам, торгующим в этой непростой стране лесом и покупающим здесь специи, рыбные приправы в корм животным – для роста и объема, а также золотые восточные кружева, очень ценимые дамами из числа «новых русских», – в общем, по этой части у ребят все было в порядке, все надежно, а уж как будет дальше – зависит от везения.

Каждый раз, когда Петраков разбивал свою группу, у него тревожно начинало ныть сердце: люди, действующие вместе – это одно, порознь – совершенно другое; мозгов иногда не хватит, – и это бывает часто, – чтобы просчитать ту или иную ситуацию. Коллективный мозг – это коллективный мозг. А уж по части совместных действий… Петраков не выдержал, вздохнул.

Городецкий это вздох засек, дружески хлопнул Петракова по плечу:

– Не журись, шефчик! Домой вернемся – премию хорошую получишь. В долларах.

Вона, он уже и шефчиком стал… Петраков не ответил.

– У тебя какое звание? – спросил Городецкий.

Эвон, уже и на «ты», хотя Петраков не мог припомнить, где и когда они с этим господином пили на брудершафт.

– Майор.

– Будешь подполковником. А если ты – человек, верный нынешнему правительству, которое эти ублюдки из КПРФ называют режимом, то и – полковником.

Петраков вновь промолчал.

– Чего молчишь, майор? Или тебе не нравится то, что я говорю?

– Все нравится. Просто я по натуре человек молчаливый.

Городецкий вторично хлопнул его по плечу:

– Молодец, шефчик! Молчаливых людей я люблю, с ними хорошо работать – всегда можно о чем-нибудь договориться.

Петраков на всякий случай еще немного попетлял по улочкам городского предместья, не менее тесного, чем сам город, сделал несколько остановок, проверяя, не догоняет ли его какая-нибудь взмыленная машина – выставлял крючок и дергал его, внимательно наблюдая, не сядет ли кто на острие, и каждый раз крючок возвращался пустым. Петракову сделалось легче, ощущение пустоты, оставшееся после прощания с ребятами, отступило, он сжал рот, пристроился в хвост разрисованному арабской вязью «бредфорду», доверху нагруженному скарбом, подушками, какими-то тряпками – грузовику кочевников, из-под кузова которого торчало сразу три запасных колеса со стертой резиной и двинулся за ним, будто за танком.