Тем не менее многие книги Ян, как и прежде, не может читать. Ключевые произведения великих мыслителей он все еще не способен воспринимать. К их числу относится работа Делёза и Гваттари «Тысяча плато. Капитализм и шизофрения». Многие из окружения Яна или читают ее сейчас, или уже прочитали, или собираются сделать это в ближайшее время. «Тысяча плато» — своего рода визитная карточка Делёза и Гваттари. Эта работа представляет собой идеальное вместилище. Вот уже два года книга стоит на полке в квартире Яна. Излучающий белое свечение том с его минималистической обложкой уже всем видом заявляет, что это классический труд. Ужас! Яну не хочется прикасаться к этой книге. Он также не способен положить ее в рюкзак и дать поистрепаться, поскольку это было бы неправильно по отношению к подобному произведению. Да, «Тысяча плато» — книга, в которой Делёз и Гваттари отвергают установившийся порядок вещей и задаются вопросом: «Почему все должно быть таким навязчивым, линейным и авторитарным? Давайте сделаем по-другому!» Но одна величина этого жеста придает, к сожалению, нелепую авторитарность книге. Неавторитарную авторитарность этой философской работы Ян переносит так же плохо, как и авторитарную авторитарность трудов других классических авторов.
Мягкая сила
Лилиан принимает решение целый год читать работы только женщин. Она приступает к чтению на зимних каникулах после сдачи последней домашней работы. Это личная инициатива Лилиан, стремящейся лучше познакомиться с творчеством писательниц в мире, где доминируют тексты, созданные мужчинами. В то же время это мягкая политическая акция, которую она осуществляет в том числе в рамках изучения философии.
В последнее время Лилиан много говорит о своем проекте. Профессорам (женщин на этой должности в ее институте нет), доцентам и доценткам она объясняет, почему выполняет все домашние задания и пишет рефераты, опираясь исключительно на работы женщин. Она встречает мало понимания. Также Лилиан рассказывает о проекте всем, с кем разговаривает. Да, у нее нет шанса обойти стороной тему, которая постоянно привлекает к себе внимание на семинарах и интересует многих людей. В подобных разговорах Лилиан встречает три наиболее распространенных типа реакций.
Во-первых, ее постоянно спрашивают, пишут ли женщины иначе и можно ли вообще говорить о женской манере письма. На это Лилиан ничего ответить не может. Ей и не хочется этого делать, поскольку подобные заявления опасным образом все обобщают, как и любой дискурс, в рамках которого пытаются определить, что именно значит «мужской» и «женский».
Во-вторых, ее постоянно обвиняют в том, что ей по определению будут больше импонировать писательницы, поскольку они, как и Лилиан, женщины. Словно она должна быть законченным утопистом, чтобы захотеть ввести на год персональную женскую квоту. При этом следует, конечно, понимать: среди текстов, созданных женщинами, есть как более, так и менее интересные. Соответственно, существуют более и менее интересные тексты, написанные мужчинами.
В-третьих (и это действительно неприятная реакция), ей постоянно задают вопрос, не получается ли чтение работ, написанных только женщинами, ограниченным и скучным. Этот вопрос часто задают мужчины, а затем быстро за него извиняются. Но Лилиан спрашивают об этом и женщины — даже так или иначе занимающиеся политикой или работающие над книгами. Это настораживает. Иногда такой вопрос сопровождается пояснением, что в философских текстах, написанных женщинами, речь идет только о феминизме и это не особенно интересует собеседника Лилиан. Она никогда не могла подумать, что в головах людей так много предрассудков и недоверия по отношению к мышлению женщин.