Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Дома Франци сразу же ложится на кровать с книгой Ролана Барта и начинает читать. Барт пишет о мотивах любви, однако это всего лишь несколько страниц во фрагментах «Невыразимая любовь», «Корабль-призрак», «Без ответа»… Сначала Франци решает прочесть те отрывки, названия которых привлекают ее внимание сильнее всего, как, например, «Ожидание»:

«Я влюблен? — Да, раз я жду». Другой — тот не ждет никогда. Подчас я хочу сыграть в того, кто не ждет; я пытаюсь чем-то заняться, опоздать; но в этой игре я всегда проигрываю — что бы ни делал, я всегда оказываюсь освободившимся точно в срок, а то и заранее. Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет^[44].

Затем Франци подходит к вопросу более систематично и начинает читать все фрагменты подряд. Она постепенно теряет терпение, так как обещанной любви все нет и нет. В тексте постоянно по уши влюблен только один. Влюбленный Барта остается наедине со своей влюбленностью. Он добровольно сходит с ума. Иногда он испытывает радость, но бoльшую часть времени несчастен. Как правило, все заканчивается, не успев толком начаться. Очень редко дело доходит до секса. До настоящих отношений дело не доходит никогда. Барт постоянно ссылается на роман Гёте «Страдания юного Вертера». Франци он никогда не нравился: по ее мнению, Вертер слишком высокого мнения о себе и собственном добром сердце. Он постоянно ругает нищих духом и пребывающих в плохом настроении людей, однако в конце книги совершает самоубийство, то есть проявляет настоящую слабость. Для Франци Вертер — нарцисс, которому образ своей жертвенной большой любви намного важнее того, что происходит с Лоттой. Однако Ролану Барту, очевидно, нравится Вертер, с его точки зрения олицетворяющий влюбленного.

В девять вечера Франци дочитывает книгу; последние два часа она просматривала текст по диагонали. Она чувствует себя выжатой как лимон и идет на кухню есть ванильное мороженое с запеченными грушами, однако сейчас и это не доставляет ей удовольствия. Затем она звонит Патрику. Они уже пять лет вместе, но сейчас живут в разных городах. Франци сразу начинает говорить и рассказывает Патрику, как ей не нравится Ролан Барт и как странно, что Йенс в восторге от этой книги. Это значит, что он воспринимает любовь так, как здесь описано. Очень и очень странно. Это значит, что Йенс, в остальных случаях крайне ответственный и политически грамотный, в любовных вопросах предпочитает предоставить все власти воображаемого и не хочет ни за что нести ответственность. Может ли это быть правдой? Думает ли Йенс, что любовь просто обуревает сердце и человек не может выстоять под ее напором? И что не так уж и плохо предаваться фантазиям до тех пор, пока ты не сможешь уверенно воспринимать другого? Это совсем на него не похоже. Франци продолжает говорить: Тевеляйт, например, однозначно не назвал бы то, что описывает Барт, образцом здоровой любви. Или Жижек: Жижек, возможно, и подтвердил бы эту нездоровую динамику, но уж точно не стал бы ее идеализировать. Франци знает, что Йенс не хиппи, но такого она от него не ожидала. Это чуть ли не реакционно: считать эти формы почти абьюзивных отношений парадигмой любви в некотором смысле жестоко. Речь идет о полной противоположности свободы. Как минимум это очень печально. Патрик отвечает коротко, так как не читал Ролана Барта. Возможно, он думает, что Франци слишком много говорит о Йенсе. Поэтому она перестает говорить о нем и спрашивает Патрика, как прошел его день. Он рассказывает о репетиции своей музыкальной группы и о том, что изменилось в конфликте между ним и вторым гитаристом. Франци еле слышно вздыхает, но дружелюбно интересуется подробностями. После обсуждения конфликта во всех деталях Патрик берет гитару и исполняет Франци по телефону свою новую песню, и это действительно очень мило.

Ночью Франци не может уснуть. Ей очень жаль, что эта книга такая, какая есть; и более того, что Йенс такой, какой есть. Франци постоянно забывает, как сложно ей на самом деле выстраивать коммуникацию с Йенсом. Недавно он прямо-таки светился от счастья, сообщая, что название ее новой работы должно быть не «Мы функционируем!», а «Мы не функционируем!». Франци тогда будто обухом по голове ударили, а Йенс был очень доволен своей идеей. Ее крайне огорчает, что он так плохо ее понимает. Впрочем, в какой-то мере это создает равновесие. Йенс знает о философии и искусстве в сотни раз больше нее. Однако при встрече с Франци он ненаблюдателен; он не замечает, насколько они чужды друг другу. Он даже не замечает, что другие студентки и даже пара студентов уже давно знают о его чувствах к Франци и подтрунивают над ней. То, что Франци и Йенс знают каждый в своей области намного больше другого, удивительным образом создает равновесие, благодаря которому они могут разговаривать на равных.