Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Еще ближе к тому, о чем постоянно пишет Ролан Барт, сама Франци: она та, кто не может престать ждать. Та, кто все интерпретирует. Та, кто любит сильнее и не может перестать. Франци и архитектор неделями пишут друг другу длинные электронные письма и объясняются в чувствах. Они пытаются проявлять уважение и быть честными. И тем не менее положение безнадежно. Все прекрасно понимая, Франци не может и не хочет в это поверить, поскольку он любит ее и поскольку жизнь, которая у нее может быть с ним и только с ним, кажется ей безумно привлекательной. Франци тяжело видеть, насколько они оба нелепы и как, будучи разумными, творческими, неглупыми людьми, не способны хорошо обращаться друг с другом или по крайней мере выглядеть здравомыслящими. Он не перезванивает ей, не соблюдает договоренности, переносит запланированные встречи и поездки в самый последний момент. А она закатывает скандалы, затем извиняется и вновь не может сдержаться. Чем дольше это продолжается, тем более безрассудной становится Франци. Все это происходит с ней несмотря на то, что архитектор даже не в ее вкусе. Несмотря на то, что у него неопрятная борода и он не следит за своим телом. И несмотря на то, что восторженностью и чрезмерным воодушевлением он действует ей на нервы. Их попытки заняться сексом можно скорее назвать странными, нежели эстетичными: они оба были слишком взволнованы и не смогли позволить телам соединиться. Так что Франци даже не может толком сказать, действительно ли ей подходит этот мужчина. Она уверена лишь в том, что очень его любит и мечтает жить с ним. Впрочем, это не повод любить так безгранично. Очевидно, что сегодня Франци поступает еще более безрассудно, чем десять лет тому назад, так как эта любовь имеет мало общего с внимательным отношением друг к другу. Франци знает, что запуталась в проекциях, но не спешит из них выбраться. Она никак не может отпустить вымышленный образ возможной любви. Это ужасно и в то же время нарциссично. Она вспоминает Йенса и его восхищение «Фрагментами речи влюбленного» Ролана Барта. Он узнавал в них себя. Что, если эта обсессивная влюбленность из текстов Барта совсем не пубертатна, как Франци тогда казалось, а характерна для людей в возрасте за тридцать, к которым она относится сейчас, а Йенс относился тогда? Что, если с годами становится все сложнее дистанцироваться от собственных фантазий? Что, если в любви люди становятся не умнее, а безрассуднее и нелепее?

Франци не остается ничего другого, как просто лежать в постели, плакать и читать Ролана Барта. Барт сочувствует ей. Он постоянно говорит: все так и должно быть. Он считает, что переживания Франци заданы структурой, в которой она исполняет предписанную ей роль. Он пишет обо всем очень деликатно. Язык Барта действительно прекрасен, при первом прочтении она этого не замечала. С помощью языка он соединяет неразумную любовь Франци с красотой. Сумасбродность, которая так ее раздражает, очевидно, ему в высшей степени симпатична. Это немного утешает Франци, хотя она по-прежнему уверена, что сама виновата в сумасбродности, так как не уделяла должного внимания своим истинным чувствам, когда была рядом с архитектором. Она не поверила ему, когда он предупреждал ее о себе. Она прекрасно его слышала и до сих пор отчетливо помнит, что именно он тогда сказал. Франци дала волю бурным фантазиям. Делая это, она чувствовала угрызения совести, поскольку точно знала, что поступает неправильно. Но не остановилась. Для Ролана Барта любовь может быть только такой: исполненной фантазий и нарциссичной. Франци уверена, что так быть не должно.