Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Вечером под заголовком «Изгнание из воображаемого» она находит руководство, как убить в себе любовь. Она чуть было не пропустила это место в тексте. Вероятно, Ролан Барт особо не отдавал себе отчет в том, что написал инструкцию, но это так. Речь идет о необходимости уничтожить в себе каждое «Какая жалость!». Так как всякое «Какая же жалость!» — фантазия о той части жизни, которую Франци могла иметь только с этим мужчиной. Грандиозное представление: наконец быть собой, причем таким желанным образом, который пробуждает в ней только этот мужчина. Ее воображаемое впадает в амок, так как эта райская, уникальная оживленность представляется ей до отчаяния знакомой. По этой причине Франци не может от нее отказаться: кажется, будто желаемое находится на расстоянии вытянутой руки. Но она не близко. Это Франци должна хорошо усвоить. Ей необходимо уничтожить в себе каждое «Какая жалость!», так как в них скрывается надежда любым способом заполучить эту часть жизни. Задача Франци заключается в том, чтобы, когда ее охватывает подобная дурманящая энергия, напоминать себе: та часть жизни не прекрасна хотя бы по той причине, что она не может ее получить. Что она может получить, так это постоянное ожидание и, если повезет, немного секса. Однако после этого секса Франци будет чувствовать одиночество и отчаяние. На самом деле ей совершенно не жаль, поскольку того, чего она желает, невозможно достичь, так как этого не существует. Оно могло бы существовать, если бы архитектор хоть немного изменился. Но он не изменится.

Весь вечер Франци не встает с постели, ест груши, шоколад и бутерброды с эмменталем и бри. Она пьет много воды. Время от времени читает очередной отрывок из книги Ролана Барта. Бoльшую часть времени просто лежит и ждет новых отголосков «Какой жалости». И они появляются. Зачастую это несбывшиеся мечты о жизни в паре, о разговорах и совместном творчестве, — о жизни, в которой Франци была бы не такой, какая она в одиночестве. Убивая в себе всякую надежду, она чувствует, как отчаянно пытается в то же время оставить пути отхода. Однако чем больше фантазий об этом удивительном существовании она в себе убивает, тем меньше возможностей отмотать все назад у нее остается.

В воскресенье Франци чувствует себя спокойнее. Вечером она уничтожила в себе последние отголоски «Какой жалости» — по крайней мере новые не всплывают. Что-то действительно осталось позади. Она читает еще раз в «Изгнании из воображаемого»:

Траур по образу, если он мне не удается, заставляет меня тревожиться; если же я в нем преуспеваю, он погружает меня в печаль. Если изгнание из Воображаемого есть необходимый путь «излечения», следует признать, что продвижение по нему печально. Эта печаль — отнюдь не меланхолия, или по крайней мере меланхолия эта неполна (совсем не клинична), ибо я себя ни в чем не обвиняю и не угнетен. Моя печаль принадлежит той расплывчатой зоне меланхолии, где утрата любимого остается абстрактной. Удвоенное лишение: я не могу даже сделать свое несчастье предметом психической разработки, как в ту пору, когда страдал, будучи влюбленным. Тогда я желал, мечтал, боролся; передо мной было некое благо, оно просто задерживалось, наталкивалось на всякие помехи. Теперь же — никаких отголосков, все тихо, и это еще хуже. Хотя и экономически оправданный — образ умирает, чтобы я жил, — любовный траур всегда имеет нечто в остатке: без конца приходят на ум слова: «Какая жалость!»^[45]

Франци закрывает книгу, ставит ее обратно на книжную полку и прибирает на кухне. Она чувствует себя странным образом отрезвленной — возможно, лишь немного, прямо как это описывает Барт. Удивительно, что все получилось и что Барт помог ей преодолеть описываемый им вид любви.

* * *

Через несколько месяцев Франци замечает, что под воздействием душевных терзаний в ней произошли фундаментальные изменения. Ей всегда казалось, что она счастливица и что в нужный момент встреча с подходящим мужчиной произойдет сама собой. Она считала, что в ее жизни все будет более или менее нормально, если этому активно не препятствовать — как если бы за ней присматривала некая высшая сила или все происходящее имело смысл. Франци больше не может в это верить, и базовая неуверенность продолжает жить в ней даже спустя многие годы после того, как в ее душе отзвучало последнее связанное с архитектором «Какая жалость!».

И полет шмеля ощущается быстрее

Катарина читает Клариси Лиспектор