Чтение мыслей. Как книги меняют сознание

Прочитав уже сто десять из ста восьмидесяти страниц, Катарина с нетерпением ждет, когда же в книге начнет что-то происходить. При этом она считает себя неблагодарной, а подобные ожидания — неоправданными. Если на протяжении ста десяти страниц книга то и дело начинается с начала и не дает окончательных ответов, то почему в ней должно появиться что-то еще? Однако Катарина ждала не напрасно. Последние сорок страниц обладают особой атмосферой. Несколько важных аспектов получают новую интерпретацию, и четыре страницы отводятся рассуждениям о Боге, от которых у Катарины захватывает дух. Она росла в католической семье, ей многое известно о Боге. Она знает его как жестокого и требовательного и уже давно не связывает себя с католицизмом, однако это место в ее сердце не опустело и, что бы его ни занимало — оно обладает властью над ней. Поскольку Катарина не находит устойчивой альтернативы, это место вновь и вновь заполняется ее старым христианским Богом, который излучает пурпурно-золотое сияние, и врезавшимися ей в память постулатами. Большинство людей в ее окружении рассуждают так, словно жизнь прекрасна и со всеми проблемами поможет справиться гомеопатия. И даже тем, кто ощущает всю серьезность положения, интерес Катарины к Богу и ее борьба с католическим наследием чужды. А Лиспектор знает Бога. Ей известно о смерти и милосердии. При чтении этих четырех страниц у Катарины складывается ощущение, что Лиспектор предлагает ей обменять старого Бога на нового, беспристрастного и бесцветного. Это можно сделать только таким образом: что-то универсальное обменять на нечто столь же универсальное. На основе восприятия. Все, кто хочет жить, освободившись от страха и боли, не признают условия своего существования. Катарина очень бы хотела осуществить этот обмен и поэтому перечитывает последние четыре страницы по нескольку раз.

* * *

Лето Катарина проводит с подругой в загородном доме. Они пишут тексты. Ставят ноутбуки на старые, скрипучие, покрытые зеленым лаком деревянные столы и садятся в тени вишни, растущей в окружении кустарников посреди полузаброшенного сада. Каждый вечер ходят купаться на озеро. Когда на улице становится очень жарко, дремлют в гамаках. Кругом жужжат пчелы и гудят шмели. В траве стрекочут кузнечики. Как же хорошо.

Катарине так и не удалось обменять одного Бога на другого. В качестве руководства к первому шагу книга Лиспектор не годится. И все же что-то изменилось после того, как Катарина дочитала этот текст. Она чувствует себя радостнее. Гудение шмелей стало громче. Повсюду раздаются звуки насекомых. Листья ясеней и буков шелестят на ветру. Все живое обладает удивительной силой.

Раньше природа представлялась Катарине нежной и хрупкой. И это по-прежнему так. Однако листья будут шуметь всегда, всегда же будут копошиться насекомые. Даже тогда, когда Катарины не станет. Даже если пчелы вымрут из-за пестицидов, даже если погибнет сама Земля, на другой планете будут ползать тараканы. У Лиспектор все формы жизни обладают одинаковым значением. Каждая из них бесконечно важна и в то же время совершенно незначима. Следовательно, Катарине не стоит пристально следить за красотой и каждый раз грустить о ее утрате. За утратой всегда следует новая жизнь, все больше новой жизни, которая изнутри светится значением. В саду Катарина больше не чувствует внутреннего долга. Глубины, с которой он был связан, тоже нет, ее не существует. К этому Катарине еще только предстоит привыкнуть.

Катарина и дальше будет принимать участие в политических дебатах и писать книги, поскольку надеется однажды стать профессором. Она каждый раз будет безутешна, узнав, что умер тот, кто был ей дорог. Однако в каком-то смысле все это не имеет значения. Лиспектор уподобляет Катарину таракану. Она делает ее столь же незначимой и в то же время живой. И Катарина, и тараканы, и шмели, и пчелы, и кузнечики, и тополя священны и в то же время абсолютно незначимы. Они быстро проносятся по жизни, а затем исчезают.

Об интервью

Собранные в этой книге рассказы сочетают в себе элементы документализма и вымысла. Они основаны на около пятидесяти интервью со студентами, преподавателями, профессорами, исследователями, людьми творческих профессий и другими опытными читателями философской литературы. Многие из этих людей относятся к академической среде, многие никак с ней не связаны. Я не претендую на отражение всех релевантных позиций.

Интервью имели конфиденциальный характер и длились от одного до двух часов. На первые беседы я приходила с длинным списком вопросов, однако очень быстро заметила, что намного продуктивнее начинать с некоего вводного вопроса, касающегося наиболее запомнившейся книги или причины, которая побудила интервьюента начать читать философскую литературу, а затем следовать за ходом разговора.