Что берешь в дорогу

Назвав себя привлекательной, Сабина не погрешила против истины. Тогда, в десятом, она выглядела совсем взрослой. Сколько раз мальчишки — одни со смущением и робостью, другие с откровенным интересом — останавливали взгляд на ее красивых стройных ногах, на кофточке, туго облегавшей уже высокую грудь. И Вадим смотрел.

Наверное, и он тайно подсовывал бы ей записки, как делали многие ребята, с приглашением пойти в кино или на каток в парк, где с наступлением морозов аллеи и центральную площадь заливали водой. Но записок Вадим не писал.

Не писал из-за Люды. «Девочка оправа» называли ее в седьмом классе за высокий рост. На уроках физкультуры, когда ученики выстраивались в шеренгу, Люда стояла первая с краю.

Да, так ее прозвали в седьмом, в том самом памятном Вадиму учебном году, в котором было еще более памятное ему второе сентября. Если бы можно было вычеркнуть тот день из памяти, а еще лучше — сделать так, чтобы его вообще не существовало…

Послание «индианки» поразило Вадима своей откровенностью. Поспешно спрятав письмо, он вдруг подумал, что Сабина в любую минуту может подойти к нему и пригласить на танец. А что отвечать ей на письмо, что говорить?.. Он растерялся. Последний раз обиженно взглянул на Люду, продолжавшую танцевать с Сережкой, и, словно оправдывая этим свое решение, незаметно вышел в коридор.

Домой он вернулся расстроенный, сердитый, и, лежа в кровати, никак не мог понять, на кого же больше зол — на Люду, Сабину или на самого себя? Перечитал торопливые, закруглявшиеся на концах строчки ее письма и ясно, будто все еще находился в школьном украшенном зале, увидел прозрачный шарфик Сабины, развевающиеся каштановые волосы и стройные, крепкие, высоко открытые ноги. Вадим вздохнул и спрятал треугольник письма подальше под матрас, — чтоб вдруг не нашла сестра.

Это письмо Сабины он хранил больше месяца — до той февральской пятницы, когда всем классом ходили в театр. Поход в театр организовала Люда Белова, отвечавшая за культмассовый сектор. И в театре он сидел с ней рядом, а потом пошел провожать ее домой. Нет, лучше не думать, что случилось потом…

Вспоминая эти почти трехлетней давности события, Вадим прошел к автобусной остановке и, прячась от ветра за тонкой стенкой из синего пластика, стал ждать. Скоро вдали показался автобус, но Вадим вдруг оставил свое ненадежное укрытие и поспешил через улицу в кафе. Там за широкой я прозрачной дверью только что скрылись три девушки. «В красном пальто которая, — подумал Вадим, — тоже высокая. Как Люда… Хоть чашечку кофе проглочу, насквозь ветер продырявил…»

2. Мать и дочь

О том, что она пригласила Виталия домой, Люда хотела сказать матери в тот же вечер, но Татьяна Ивановна сидела в теплой кухне за столом, обложившись бумагами, и на старинный манер, не пользуясь никакой электроникой, с пулеметной скоростью стучала сухими костяшками счетов.

— С самого обеда бьюсь, — не поднимая головы, пожаловалась мать. — Пришлось домой взять работу. Плавает трояк, будто пробка на воде, никак не найду ему места.

Люда подержала озябшие пальцы над синими язычками горелки и, вместо того чтобы сказать о Виталии, заметила:

— Ветер с ног валит. Когда уже кончится?

— В твоей комнате всего четырнадцать градусов. У окна не стой. Свистит невозможно. Что с этим трояком делать? Не сходится баланс…

Ночью ветер утих, и Люда, открыв утром глаза, с радостью увидела, что ветви тополя, желтовато подсвеченные солнцем, замерли за окном в неподвижности. А на длинном голом прутике суетится верткая синичка — была бы открыта форточка, может, и залетела бы в гости. Ей бы понравилось. В комнате уже было тепло и уютно и, словно в праздник, вкусно пахло жареными пирожками.

Люда улыбнулась синичке, и та мигом перепорхнула еще ближе к стеклу, будто ей только и заботы было — с утра пораньше обрадовать девушку.

Часы с капроновым черным ремешком, лежавшие на тумбочке, еще позволяли минут десять понежиться в постели, но Люда услышала в прихожей шаги и откинула одеяло.

— Мама! — рывком отворила она дверь. — Доброе утро! Видишь, какое солнце!

— Доча, а почему босиком? Надень что-нибудь на ноги. Смотреть не могу, пол настыл, холодный. Мало по больницам лежала?

Ох, молодость беспечная! Видно, и правда забыла про долгие больничные месяцы — стоит, улыбается. Татьяна Ивановна сбросила с ног тапочки.

— Живо надевай!

Про больницу Люда не забыла. Вошла вслед за матерью в кухню и села напротив стены, где на кафельных плитках солнце нарисовало вызолоченный прямоугольник окна, четкое перекрестие рамы, горшок с разлапистым столетником. Рядом с цветком, в дымном опушении волос, появилась голова Люды.

— В больнице синичка залетала к нам прямо в форточку, — без всякой связи с предыдущим сказала Люда. — До чего шустрая! Вспорхнет на тарелку с яблочными огрызками — нарочно оставляли ей, вытащит клювом семечко и скорей удирать. Раз по десять прилетала. — Люда повернулась к плите, раздув ноздри, втянула вкусный запах. — Мама, пирожки с мясом?

— Угадала.

— Ух, вкусно! Ты у меня кулинарно подкованная. Еще заварные пирожные научу делать. Научить?