Что берешь в дорогу

В очереди не разговор. Да и очередь минутная: фасованный товар. Вышли из магазина — солнышко светит, от недавних луж никакого следа, воробья, как весной, чирикают, а разговора у них не получается. Общие слава, будто вопросно-ответная система на уроке: да, нет, когда, где… А Ленка ведь не глупая, сразу поняла, что ее тайная симпатия к Вадиму не секрет для него. Знает, а интереса-то нет, одна жалость и смущение. А это обиднее всего. Погрустнела Лена. Смотрит перед собой на дорогу. Видно, школьные, уже не близкие годы вспоминаются ей.

Потом о своей учебе рассказала — интересно, довольна, а о том, что ее работу на вузовском конкурсе признали лучшей, говорить не захотела. Наверное, не то настроение. И Вадим ни о чем не стал выпытывать.

Вот и дом ее. Осталось свернуть в асфальтовый проход между низеньким штакетником, за которым еще виднелись былинки бурой усохшей травы, и подъезд.

Лена подняла на Вадима грустные косенькие глаза и чуть улыбнулась.

— Пришла. — Затем покрутила авоську с бумажными кульками и сказала: — Ужасно люблю свежее молоко.

— И я! — обрадованный, что она не говорит никаких печальных слов прощания, сказал Вадим. — Приду сейчас, ножницами уголок — чик, и прямо в рот.

— Вадим, — сказала Лена, — ты не знаешь, где живет Белова?

— Белова? — Вадим так растерялся, что едва не выронил сумку с молоком.

Она увидела его растерянность и лишь сильнее утвердилась в своих догадках.

— Если не знаешь ее адреса: Люда ведь на новую квартиру переехала, то можешь записать на всякий случай. У меня есть. — И, не дожидаясь, что Вадим ответит, Лена назвала улицу, дом и номер квартиры, которые Вадиму уже были известны со вчерашнего дня.

— Спасибо, — сказал он растерянно, не в силах сделать ни спокойного, ни удивленного, ни равнодушного лица.

— До свидания! — сказала Лена. — Значит, скоро на работу? Успехов тебе! — И пошла к двери — небольшого росточка, в синих туфельках, с рыжими кудряшками под белым беретом.

А Вадим пошел к своему дому. Он нисколько не жалел, не досадовал, что не встретил Зайцеву раньше, несколько дней назад, не жалел, что столько дней потерял на розыски, — он просто не думал об этом. Душа его вновь постигала суть непостижимого в своем разнообразии существа — человека. Даже за эти немногие дни сколько открылось ему в людях! И так, наверно, он будет открывать и удивляться всю жизнь. Человек бесконечен.

Через небольшое время после встречи и разговора с Зайцевой Вадим вышел из троллейбуса на улице Космонавтов и торопливым шагом направился к дому с зелеными лоджиями. Сердце билось учащенно, будто он с Дёмкинских прудов в быстром темпе повернул к Комсомольскому парку, а тропка там шла уже на подъем.

Быстро, оглядев двор, где на веревках висело белья не меньше, чем накануне, Вадим вошел в подъезд, с беспокойством прислушался к гудению работавшего лифта и, поняв, что кабина удаляется, идет вверх, он раскрыл книгу, вынул кленовый лист и, держа его за тонкий хвостик, опустил в узкую щель почтового ящика с номером «30».

Когда он, выдохнув теснивший в груди воздух, отошел от ящика, то вверху, приглушенная расстоянием, едва слышно хлопнула дверь. Лишь одна минута разделила Вадима от встречи с Людой, только что вынувшей из ящика газеты.

Но разве мог Вадим догадаться! Как раз в эту секунду он с волнением подумал: «Вечером приду. Будь что будет».

Однако ни на улице Космонавтов, ни здесь, в подъезде дома, который столько дней разыскивал, он вечером не появился. Почти весь этот вечер Вадим просидел в пивной. Просидел вместе со школьным приятелем Сергеем Крутиковым.

Тоже — пять-десять минут, и Сергей не застал бы Вадима. Погладив костюм и надев рубашку в голубую полоску, Вадим задержался у круглого зеркала, когда-то верно служившего сестре Варе. Была бы Варя, точно сказала бы, белый надеть галстук или фиолетовый с разводами. Немного было галстуков, всего четыре, но какой больше подходит?

За этим занятием, не совсем привычным для Вадима, и застал его длинный и будто тревожный, как боевая сирена, звонок Сергея.

Он появился в дверях, какой-то взъерошенный, куртка на плече была немного в мелу, острый уголок воротника рубашки выбился.

— Лет двести не был у тебя, — сказал Сергей. — Думал, и подъезд не найду. Здорово, корова!

Не очень любезное начало, но гость есть гость.

— Проходи, — отступив в глубь коридорчика, сказал Вадим.

— Пройду, — кивкам головы подтвердил Сергей. — Потому как дело есть к тебе, высокое поручение… У вас тут какие порядки — штиблеты скидать?

— Не надо.

— Это по мне, — одобрил Сергей.

Он прошел вслед за Вадимом в комнату и с видом человека, уставшего от хлопот жизни, плюхнулся на стул.

— Я не пьян. Ты не думай. Что там, в бутылке, оставалось? Граммов полтораста. Ерунда. Кошкины слезы. Портвейн.

Поза Крутикова, разметавшего по сторонам ноги, не предвещала скорого окончания визита, и Вадим немного с досадой сказал:

— Ну а вид у тебя… Скажи уж, бутылка плакала. А говорил: новые ветры. Двумя руками голосую!