Что берешь в дорогу

— Да-а. — Федя приподнял за хвостик свой берет, сдвинул его на ухо. — Налицо растущая конфронтация сил. С одной стороны — комиссия, акт, жалобы. С другой — незаурядный тактический и артистический талант великолепной Маргариты. С третьей — мутная вода и круговая порука. С четвертой — эволюция самосознания части коллектива. Может, банально звучит, но, черт возьми, приятно же, когда честно зарабатываешь хлеб и заслуженно ходишь в передовиках. Мне кажется, где-то внутри это в каждом сидит. Ты разделяешь мою мысль?

— Конечно! — горячо сказала Люда. — Лично мне, например, очень хочется с радостью приходить на работу, улыбаться, шутить и печь вкусные вещи. Недавно торт на заказ пекла. К серебряной свадьбе. Господи, как старалась, ну изо всех сил. Соберутся, думаю, гости, увидят мой шикарный торт и станут хвалить. У всех будет хорошее настроение.

— Люда, — сказал Ситов, — я снимаю берет!

— Ну чего ты смеешься!

— И не собираюсь, — протестующе помотал круглой головой Ситов. — Просто… просто вот это самое только и нужно. От души чтобы.

— Да, да, — закивала Люда. — От души. Если бы все так. Каждый… А иногда до того горько бывает… Недавно подумала — не поискать ли другое место? В кафе на практике была весной. Вот где обстановка! Будто на крыльях летишь на работу. Я тогда по-настоящему радовалась и про себя повторяла: как хорошо, что выбрала эту профессию! Ее ведь с искусством можно даже сравнить. Опять улыбаешься? — Люда с укором взглянула на Ситова. — Напрасно улыбаешься.

— Да с чего ты взяла! Я элементарно любуюсь твоим вдохновенным лицом.

— Несерьезный ты человек. А я в доказательство хотела стихи прочитать.

— Стихи? Интересно. Ну, ну, пожалуйста.

— Ладно, слушай:

Сравню наш труд с искусством смело.
Он — что картина, стих, мечта.
Гляди! Движенье рук умелых —
И вот на торте роза ожила!

— Евтушенко? Роберт Рождественский?

— Невнимательно слушал. Там сказано: «Наш труд». Это Наташа Климова сочинила. Она из того же кулинарного училища, где и я училась. Но окончила раньше. Стихи я в кафе увидела — в красном уголке вывешены, как плакат.

— А ничего, — заметил Ситов. — Она и сейчас пишет?

— Кремом на торте. Эта Наташа в прошлом году на республиканском конкурсе в Краснодаре второе место по России заняла. Представляешь: из семидесяти четырех — второе место!

— Люда, — с необычной серьезностью сказал Ситов, — а ты, гляди, не вздумай уходить. Если такие будут уходить, то прекрасной Маргарите еще сто лет двести и властвовать.

Ситов и Люда так увлеклись созвучным своим разговором, что Юльку проглядели. Надоело той в конце концов качаться — спрыгнула, да неудачно, носом в землю. Люда вскочила, подбежала к ней, подняла на ноги, а Ситов со скамейки смеется:

— Дочка, зачем носом землю ковыряешь? Оштрафуют!

И Юлька, собиравшаяся было во весь голос зареветь, раздумала плакать.

— Не оштрафуют. — Она внимательно посмотрела на то место, где упала. — Не видно ничего.

— Давай побегай тогда. Покажи тете Люде, как в чемпионки готовишься.

Юлька с удовольствием помчалась по аллейке, а Люда сказала:

— Ты смелый папа. А если бы нос разбила?

— Ну а чего кидаться к ней, пугать? Все равно уже поздно было бы.

— Я бы так не смогла.

— Вы, женщины, на свой манер скроены… Люда, так что — дело к свадьбе?

— Кто тебе сказал? — поразилась она.

— Слух по планете катится. А что, не так? Искаженная информация?

— Не знаю, Федя, — рассматривая потускневший на ногте лак, проговорила Люда.

— О, прости, — сказал Ситов. — Запретная зона.

— Не запретная, — Люда потерла ноготь о рукав пальто. — Но… как бы тебе сказать… имеются некоторые вопросики.

— Вопросики — это закономерно. Есть ли она, главная? Любовь.

— О том и речь, Федя.

— М-м-да, — промычал Ситов. — Кроме вас самих, тут бога нет. Хотя ведь и любовь не всегда счастье. На ту же Ольгу Храмцову посмотреть — на человека не стала похожа, сто раз душу дьяволу продала. И все из-за этой самой любви. А любимого ее Сереженьку, этого тунеядца и несостоявшегося интеллигента, только на мусорную свалку, как вредный отход производства, как брак человеческой цивилизации.

— Ой, как ты его! — засмеялась Люда.

— Не «ой». Я этого фрукта видел, знаю. Червь-сосальщик. Хам. А когда нужно — такой преданной собачонкой смотрит, таких прекрасных поэтов цитирует, руки ей целует. Бабы, бабы! Какому богу молитесь? Ольга-то стенку чешскую купила, телек, цветной для Сереженьки, ковер во всю стену… О, всемогущий, — Федя молитвенно сложил руки, — избавь и обереги от такой напасти!.. А вообще-то любовь тайна великая есть, — грустно заключил он, видимо вспомнив и свою собственную путаную странную жизнь.

Люда, немного смущаясь от того, что ей хотелось сказать, потупила глаза:

— Все повторяют: любовь, любовь, а мне… может, это наивно, может, по-детски, не знаю, она представляется таким большим, светлым, огромным счастьем…