Что было бы, если бы смерть была

Так как лучшая трагедия по своему составу должна быть не простой, а запутанной и воспроизводящей страшные и вызывающие сострадания события, – ведь это отличительная черта произведений такого вида, – то прежде всего ясно, что не следует изображать на сцене переход от счастья к несчастью людей хороших, так как это не страшно и не жалко, а возмутительно. И не следует изображать переход от несчастья к счастью дурных людей, так как это совершенно нетрагично: тут нет ничего необходимого, ни вызывающего чувство общечеловеческого участия, ни сострадания, ни страха. Не следует изображать и переход от счастья к несчастью совершенных негодяев. Такой состав событий, пожалуй, вызвал бы чувство общечеловеческого участия, но не сострадание и не страх. Ведь сострадание возникает при виде того, кто страдает невинно, а страх из-за того, кто находится в одинаковом с нами положении [сострадание из-за невинного, а страх из-за находящегося в одинаковом положении]. Поэтому такой случай не вызовет ни сострадания, ни страха. Итак, остается тот, кто стоит между ними. А таков тот, кто, не отличаясь ни доблестью, ни справедливостью, подвергается несчастью не вследствие своей порочности и низости, а вследствие какой-нибудь ошибки, между тем как раньше он пользовался большой славой и счастьем, как, например, Эдип, Фиест и знаменитые люди из подобных родов. Поэтому требуется, чтобы хорошая фабула была скорее простой, а не «двойной», как некоторые говорят, и представляла переход не от несчастья к счастью, а наоборот, от счастья к несчастью, – переход не вследствие преступности, а вследствие большой ошибки или такого человека, как мы сказали, или скорее лучшего, чем худшего.» (Аристотель, Поэтика)

Следует признать, я нашёл фабулу: намекнул, что ангела ждет участь царя; зря я это сделал. Не следует умножать количества (сущности) возможных «будущих», ведь даже я рассказываю эту историю – из одного из них: из того настоящего будущего, что представляется почти единственным и непоправимым… Зря я это сделал.

Тем более, что сделать я ничего не мог.

– Долго ехать? – спросил ангел.

– Минут сорок, – ответила геологиня.

Земной (простите – зимний) кармический (простите – непреклонный, хотя и составной: из одного – нашего – вагона) электропоезд уже набрал более чем приличную скорость; впрочем, всё ещё мимо проносились дома и прочие производственные постройки… Долго ехать? Минут сорок.

А сколько сносок способна в себя поместить (по силам ей в себя принять) любая минута, кто знает? Только я.

Ведь это моя минута.

Впрочем, срок можно сократить: это как с человеческой жизнью; коли очень не терпится посетить ледяные миры, расходуй ресурсы теплого тела (в котором холод – кажущийся), они – не безграничны и быстро иссякнут.

Оттого (по официальной, весьма пошлой и неверной трактовке) старость так похотлива к молодой плоти.

Если бы так просто, не было бы этой истории.

Мой ангел был (мог бы стать – в будущем) «восприимчив, как душевно, так и накожно, это его главная и несомненная сущность. От озноба и до восторга – один шаг. Его легко бросает в озноб. Другого такого собеседника и партнёра на свете нет. Он знает то, чего Вы не сказали и может быть и не сказали бы… если бы он уже не знал! Чтущий только собственную лень, он не желая заставляет Вас быть таким, каким ему удобно («Угодно» здесь неуместно, – ему ничего не угодно.)

Добр? Нет. Ласков? Да.

Ибо доброта – чувство первичное, а он живёт исключительно вторичным, отражённым. Так, вместо доброты – ласковость, любви – расположение, ненависти – уклонение, восторга – любование, участия – сочувствие. Взамен присутствия страсти – отсутствие бесстрастия (пристрастие предчувствия – бесстрастие отсутствия).

Но во всём вторичном он очень силён: перл, первый смычок.

А в любви?» (Цветаева)

– А ведь в любви оба они, ангел и геологиня, лгали – потому, что не могли не лгать и не знали правды: какова она, настоящая любовь, не придуманная (как, кстати, не знаю её и я), – сказал я (из своего будущего).

Мне было можно говорить из будущего. Я (себе) – разрешил «отнимать аромат истины у живого цветка» (перефраз А. А. Блока)

А так же я (себе) – разрешал ускорять и ускорять кармический поезд (из одного вагона), принуждая его превышать допустимые безопасные скорости: чего бояться? У Бога мёртвых нет, но все живы… Но(!) – есть одно особенное «но» в историях с кармическими поездами.

Ежели поезд кармический, следует помнить, что карма – вовсе не душа (с её бессмертием), а исполнение должного (того, что совершится в любом случае, с тобой или без тебя, ибо мироздание ждёт этого совершения).

– Долго ехать, – повторил ангел.

Он сказал правду. Правда, сказанная ангелом, изменила виртуальный мир, и они сразу (без перестука колёс и перехода из одной прижизненной реаинкарнации – то есть из вагона в вагон – в другую приехали в ледяную преисподнюю питерского предновогоднего леса. Точнее, на какой-то в нём полустанок.

– Всего сорок минут ехали, не хнычь, – неприязненно сказала геологиня.