Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

Обменявшись с председателем несколькими фразами, Дарья Игнатьевна вышла на середину сцены и, обведя всех взглядом, сказала по-домашнему просто:

— За последнее время, товарищи колхозники, производственная дисциплина в нашей артели упала. Многие граждане только числятся колхозниками, а на самом деле занимаются кто чем.

— Спекулирують! — крикнул Кондратьевич и долбанул клюкой пол.

По залу прокатился смешок. Валька дернула головой. Заломив руки, поправила пучок.

— В том числе и спекулируют, — спокойно сказала Дарья Игнатьевна и посмотрела в зал.

«Сейчас обо мне скажет», — испугался я. Я вобрал голову в плечи и подосадовал на свой рост — меня отовсюду видно.

Дарья Игнатьевна не называла фамилий, но все, видимо, догадывались, о ком говорит она. Все смотрели на Вальку и ее подружек — чернявую и курносую. Они почувствовали себя под обстрелом сотен глаз неловко, ерзали на скамейке, озирались. Когда Дарья Игнатьевна кончила, кто-то крикнул:

— Пущай Василь Иваныч про себя расскажеть!

Василий Иванович встал, откашлялся и, смешно выпячивая губы, сказал:

— А что рассказывать-то, товарищи граждане? Все уже рассказано.

— Тут есть которые не слышали! — выкрикнул все тот же голос.

Василий Иванович поглядел на председателя. Егор Егорович кивнул.

Василий Иванович взобрался на сцену, простучал деревяшкой на середину, мигнул добрыми глазами и начал:

— Значит, так, товарищи-граждане…

Виновато улыбаясь и сокрушенно разводя руками, поросшими светлыми волосинками, он стал рассказывать о том, как он тоже спекулировал. Воспоминания, должно быть, доставляли ему удовольствие. С каждым словом Василий Иванович все больше воодушевлялся и наконец брякнул под веселое оживление зала:

— Я, товарищи-граждане, деньги лопатой греб!

Егор Егорович подошел к делопроизводителю и что-то сказал ему. Василий Иванович поперхнулся и докончил упавшим голосом:

— Вот я и говорю, товарищи-граждане, спекулировал, а потом осознал и бросил.

— Ну и дурак. — Серафим Иванович засопел.

На нас покосились. Как волна, плеснул в сердце стыд. А Серафим Иванович хоть бы хны — сидел с каменным лицом, всем своим видом показывая, что это его не касается, что ему на все наплевать.

— Смотрят на нас, — прошептал я.

— Пущай смотрят, — ответил Серафим Иванович. — Мы не убиваем, не воруем — по базарной цене продаем. А она на тюльку по всей Кубани одинаковая.

Косые взгляды и перешептывания так подействовали на меня, что я чуть было не выбежал на сцену и не покаялся в своих грехах. Я опустил глаза и стал разглядывать носки своих сапог, которых уже давно не касалась щетка, они посерели, износились и теперь мало походили на солдатские.

После Василия Ивановича выступило еще три человека, а потом председатель колхоза сказал:

— А теперь, товарищи колхозники, послушаем представителя с Донбасса. Я, извиняюсь, не хотел допускать его в хутор, потому как у нас у самих людей нехватка, но с района позвонили — допустить. — Егор Егорович повернулся к мужчине и предложил: — Приступайте, товарищ.

Мужчина порылся в портфеле, достал какой-то лист, подошел к краю сцены. Держа лист на отлете, сказал осипшим голосом:

— Агитацию я разводить, товарищи, не буду, скажу прямо. Как вы сами знаете, промышленность Украины, а Донбасса в особенности, понесла в результате фашистской оккупации тяжелый урон. Разрушены сотни предприятий — шахт, заводов, фабрик. Для восстановления промышленного Донбасса выделены огромные средства. Для того чтобы освоить их, нужны рабочие руки, которых у нас не хватает. Условия, товарищи, я предлагаю хорошие. Завербовавшиеся обеспечиваются бесплатным проездом, суточными, единовременным пособием, общежитием с туалетом и водопроводом, а также постельными принадлежностями. Заработок гарантирую от восьмисот до полутора тысяч рублей. Имеется школа рабочей молодежи.

«Может, махнуть? — встрепенулся я. — Сколько можно ездить и ездить? Люди вон промышленность восстанавливают, что-то полезное делают, а я…»

— Знаю я энтих людей. — Серафим Иванович показал взглядом на вербовщика. — Насулят с три короба, а на проверку — шиш.

Его слова будто перечеркнули мои мысли. Я перестал слушать вербовщика, все, что он говорил, потеряло для меня интерес.

Когда собрание кончилось, я ринулся к двери и, остановившись в сторонке, стал поджидать Вальку. Мимо меня прошагала Анюта, придерживая под локоток деда. Краешком глаза она смотрела на меня. Валька подошла ко мне и сказала:

— Всего с ничего поездила, а уже славять. — Платок у нее сполз, волосы были слегка взлохмачены, в васильковых глазах кипело негодование.

Мне было приятно смотреть на Вальку, и я смотрел на нее до тех пор, пока возле нас не остановился Егор Егорович. Был он в телогрейке нараспашку, из-под которой виднелась все та же гимнастерка со съехавшим набок ремнем. Не удостоив меня взглядом, он спросил Вальку:

— Не понравилось?

Валька огрызнулась. Егор Егорович рассмеялся.

— Вот возьму и завербуюсь, — сказала Валька.

— Только посмей! — Егор Егорович погрозил ей пальцем.

— И посмею, — сказала Валька. — От ваших трудодней скоро ноги протянешь.