– Даниэла, ты о чем? – Мои глаза округлились. – Какой Манчини, какой Такер?
Она посмотрела на меня.
– Код. Мы будем использовать код. У нас будут специальные слова, с помощью которых мы сможем общаться так, что зрители не поймут. Я буду читать их мысли, передавать их тебе при помощи кода, а ты озвучишь их по телефону в громкоговоритель. Они с ума сойдут. Нам просто надо придумать код. Возьмем за основу код Занцигов и подстроим его под наши представления.
– Кто такие Занциги?
– Юлиус и Агнес Занциг, – сказала она, – супружеская пара, менталисты, которые давали представления по всему миру в начале двадцатого века. У них был слоган: «Два мозга – одна мысль». Люди были уверены, что они действительно мысли читают. Даже Артур Конан Дойл верил.
– А они не читали?
– Нет. У них был код. За несколько лет до своей смерти Юлиус Занциг признался, что это, по сути, трюк, и опубликовал расшифровку кода.
– И с его помощью можно передавать мысли так, что другие не поймут?
– Там все продумано, можно закодировать что угодно, – сказала она, ее глаза сверкали. – Надо просто чуть-чуть подправить его под нас, выбрать подходящие слова, просчитать вероятности.
– Когда у тебя следующее представление? – Я с удивлением услышал, что спрашиваю с интересом. Ее воодушевление, оказывается, передалось и мне.
– Они у меня почти каждый вечер. Как только будешь готов, сможешь присоединиться.
– И сколько времени мне понадобится, чтобы понять этот код?
– Понять? Час где-то, – она развеселилась, – научиться как следует пользоваться – дольше.
Я не мог не улыбнуться, глядя на нее. Она стояла передо мной, прикусив губу, полная энергии, которая, казалось, вот-вот прорвется наружу, засунув руки в карманы полосатых брюк, перекатываясь с носков на пятки в сдержанном танце надежды.
– О’кей, – сдался я, – давай попробуем.
Код Занцига действительно был прост для понимания, но труден для применения. В английском алфавите двадцать шесть букв, и Занциги выбрали тринадцать кодовых слов, которые зашифровывали буквы. Слово
В нашем распоряжении было другое количество букв, но принцип оставался тот же. Чтобы слишком уж не перегружать код, мы решили не использовать некоторые буквы алфавита – те, которые можно выкинуть без потери смысла или заменить похожими. Выбор самих слов был непростым делом. Надо было попытаться подобрать такие, которые легко можно использовать в предложении в разных формах, причем наиболее часто употребляемые слова должны были обозначать наиболее часто употребляемые буквы. Первым испытанием было запомнить все обозначения.
– Мне надо это все записать где-нибудь, – сказал я.
– Исключено, – сказала Даниэла, – настоящие волшебники никогда не записывают, они запоминают.
– Я запомню, но вначале мне надо записать.
– Вырви страницу из какой-нибудь твоей книжки.
– Я не буду рвать книжку, – разозлился я.
– Ну начинается, вырви какую-нибудь из последних страниц.
– Я сбегаю домой и принесу несколько листов бумаги, – сказал я.
– Ладно, ладно, подожди. – Она встала и подошла к своей сумке. Она почти везде с ней ходила, в ней были батончики, баночки (пустые и полные), записочки, клочки бумаги, книги, монеты разных стран, фотографии, которые она вырезала из журналов, сменная одежда…
Она порылась там и вытащила маленький блокнот в голубоватой картонной обложке.
– Вот, – сказала она. – Когда запомнишь, сожги его.
– Слишком уж радикально – сжигать.
– Замолчи и пиши уже.
И я начал писать. Нарисовал табличку в моем новом блокноте:
Идея была проста. Когда мы хотели сказать букву от первой до четырнадцатой, то произносили слово, обозначающее ее. Если хотели сказать букву с пятнадцатой и далее, то добавляли «ведь» или «эмм» перед соответствующим словом. Главное было – следить за тем, чтобы это звучало так, будто мы просто разговариваем, немного запинаясь, повторяя одно и то же по нескольку раз. Иногда мы добавляли «эмм», будто задумавшись. По-настоящему интересным открытием стало то, что труднее всего не запоминать или использовать эти слова в нужных местах, а, наоборот, не говорить их просто так, когда не надо, не ляпнуть «ведь» или «эмм» чисто по привычке.