– Знаю я, что ты пытаешься сказать, – повысил голос Михаэль, – давай, давай, иди прячься в свою нору! Я, может, и не способен чувствовать атмосферу в этой комнате, но прекрасно знаю, что обо мне думают. Мать Тереза сидит среди агонизирующих стариков и рассказывает им сказки, а все умиляются. Я помогаю живым людям получить то, что они хотят, помогаю фирмам удовлетворить спрос сотен тысяч людей, но мои слова не берут в расчет, потому что я делаю на этом деньги. Ладно. Вы все боитесь людей, вы все шушукаетесь между собой о том, как люди полны тайн и как ужасно их слышать, какие они плохие, давайте их осчастливим и дадим им шанс. А я вот люблю людей.
Разъяренный, он встал из-за стола и пошел к двери широкими шагами. Все провожали его взглядом.
– Михаэль, – успокаивающе произнесла Сиван, – мы ничего такого не сказали, ты просто…
Он поднял руку, и она замолчала. Он вернулся к столу, посмотрел в лицо каждому из присутствующих, а потом нагнулся и взял еще два куска пиццы.
– Отличная пицца, – сказал он тихо Мерав, – спасибо. Я у себя в комнате поем, – и демонстративно вышел.
– Человек, который использует людей, объясняет нам, как он их любит, – с издевкой проговорила Михаль, а потом повернулась ко мне. – Ты хочешь понять, кто ты? Добро пожаловать в клуб. В котором состоит девяносто процентов человечества. Человек, кожа которого чувствительна к солнцу, выходит на улицу только ночью; человек, у которого от громкой музыки болит голова, надевает беруши. А мы вынуждены держаться подальше от людей. Поверь мне, из всех возможных проблем наша – самая безобидная. А подлинность можно проморгать где угодно и обрести где угодно.
– Человеку в жизни нужна понятная иерархия потребностей, вот и все, – сказал Бони. – Как субординация в армии. Знать, что важнее для тебя, знать, что идет за чем. И тогда все ясно и понятно.
– Заметно, что ты еще не бывал у Шапиро, – улыбнулась Сиван.
– Ей это скажи. – Бони указал на Мерав. – Я каждый день уламываю ее, и все без толку. Он, – Бони указал на меня, – пять минут назад появился, а уже побывал у него.
– Бони, в этом нет никакого большого заговора, – сказала Мерав. – Знаешь что, Шапиро будет здесь снова завтра утром, я поговорю с ним и организую вам встречу.
Бони сморщил нос.
– Уотэвер[10]
, – сказал он.– Ладно, это была абсолютно бесполезная и очень изматывающая беседа, – призналась Михаль и встала. – Если интернет завтра не появится, рада буду поболтать утром о том, насколько мы чокнутые, одинокие, злые и не знаем, кто мы есть.
– И о неприкосновенности частной жизни, – добавил Бони.
– А с ней что? – спросил я.
Бони косо посмотрел на меня, поигрывая маленькой резинкой.
– Мы все заботимся о своей подлинности, но не надо забывать о неприкосновенности частной жизни других. Думаете, кто-то из них хотел бы, чтобы мы знали его самые большие тайны только потому, что он прошел мимо нас по улице? На нас лежит ответственность слышать их только тогда, когда они к этому готовы, только когда хотят этого. Именно поэтому надо держаться подальше от людей. Не ради нашего покоя, а ради их права на частную жизнь.
– Частная жизнь давно умерла, – сказала Михаль. – Ты разве не слышал? И это хорошо. Неприкосновенность частной жизни – ложь, отговорка, чтобы делать то, что делать не стоит. Когда все будут знать всё обо всех, по-настоящему, то в мире исчезнет преступность.
– Везде, где есть люди, есть и секреты. – Бони вперил в нее взгляд. – У каждого из нас тоже есть секреты. У тебя, у меня, у Мерав, например, даже у самого Шапиро. Кто мы без секретов? Клоны друг друга. Пустые скучные бутылки без вина. А когда много секретов собирается в одном месте, некая критическая масса секретов, то возникает черная дыра. А черная дыра – это разрушительная сила, а не созидающая.
– Так вот кто пытается нас уничтожить, – усмехнулся Хагай. – Люди, мечтающие защитить свою частную жизнь?
– Естественно, разве не очевидно? – кивнул Бони. – И они не остановятся, пока все мы не исчезнем.
Я медленно брел в свою комнату, задумавшись. Все только и спорят о том, что сильнее влияет на развитие и характер человека – генетика или окружение. Влиять-то они влияют, вот только на что именно? Что такое человек?
Когда я открыл дверь комнаты, то был настолько погружен в свои мысли, что чуть не переступил через записку. Маленькая белая бумажка, она ждала меня на пороге, – видимо, ее пропихнули в щель под дверью. Я поднял ее и почувствовал, как холодок пробегает по моей спине. Я закрыл за собой дверь и сел на кровати с запиской в руке. Это было коротенькое послание, всего одно предложение, написанное синими чернилами, печатными буквами:
Не спрашивай про белый экран, пожалуйста.
Я сидел и несколько долгих минут смотрел на записку. Почему-то самым страшным во всем этом предложении, тем, из-за чего я почувствовал холодок, было это слово – «пожалуйста».
20
– Им не нравится, что я так много знаю про них, – сказала она и заплакала.