Читаем Что движет Россией полностью

Когда я говорю, что песня навеяла мысли о Греции, это не так фантастично, как может показаться. Во-первых, в песнях русских крестьян до сих пор используются древнегреческие лады — дорийский, гиподорийский, лидийский, гипофригийский. «В музыке, что бытовала в России в Средние века, — пишет мсье Субье в своей „Истории русской музыки“, — сохранялась религиозная и языческая традиция». Не только в духовной, но и в светской русской музыке ощущается элемент чисто эллинского влияния.

Позднее выяснилось, что певицы, которых я слышал в тот вечер, были не местные — это была артель жниц из Тульской губернии, подрядившаяся для сбора урожая. Их пение, хотя и знакомое мне по форме и виду, своим совершенством сильно отличалось от всего, что я слышал прежде — и впечатление оно оставляло просто незабываемое.

Если в целом русскую природу можно назвать монотонной и однообразной, это не означает, что она лишена своеобразной красоты. Здесь не только встретишь волшебные картины в самом невзрачном окружении — в русской природе и пейзажах самые разнообразные проявления красоты можно увидеть в любое время, в любой сезон.

Лично меня ничто не восхищает так, как долгий путь в вечерних сумерках накануне жатвы среди бескрайних, не прерываемых изгородями ровных полей России, где полоски золотистой пшеницы и ржи перемежаются просом, еще зеленым, не успевшим приобрести тот бронзовый оттенок, что появится позже — ты версту за верстой едешь вдоль одинаковых и в то же время столь разных полей и невысоких холмов и видишь журавлей, то спускающихся наземь на минутку, то вновь взмывающих в небеса.

Потом, в сумерках, на востоке медленно проплывают необъятные острова сизых, словно голуби, облаков, а на западе в дымке гаснет последний золотой отблеск заката, бросая отсвет на еще неубранный хлеб и полоски стерни, заставляя их искриться, словно тлеющие угли, в жарком воздухе. Тут и там дымятся костры — это сжигают сорняки, а добравшись до окраины села, вы наверно, увидите возле паровой молотилки темные силуэты толпящихся мужчин и женщин, все еще продолжающих работу — отблеск пламени костра, длинные вечерние тени, дым от паровой машины и поднятая молотьбой пыль придают им чисто рембрандтовскую живописность. Внутри вас растет ощущение пространства, размаха, воздушности и громадности — земля словно становится больше, небо глубже, душа возвышается, ширится, возвеличивается.

Русские поэты чаще славят весну — короткую весну с яркой зеленью берез и папоротников, ковром ландышей на лесных полянах, кустами сирени, пением соловьев (в России соловей — птица весны), а затем с буйно цветущим шиповником — или зиму с искрящимся на солнце снегом, прозрачными лесами, чернеющими на фоне этой белизны, или, когда они засыпаны снегом и заледенели, создавая волшебную ткань, фантастический ажурный узор из снежных шапок, блестящих на фоне безоблачно-голубого неба. А после ночной оттепели ты вновь начинаешь различать бурые ветки со сверкающими нитками водяных капелек.

А как чудесны зимние закаты и сумерки после первого декабрьского снега, когда молодой месяц поднимается и застывает, словно серебряный парус или драгоценный камень в океане темно-синего, ближе к земле уступающем место розоватому багрянцу. Белый свет новорожденной луны затопляет сиянием заснеженные поля, придавая их цвету еще большую чистоту, и, наконец, разбавляя собственную белизну холодно-голубым оттенком, выпукло выделяет бревенчатые избы, красные крыши и принадлежности для труда. Все эти практические и прозаические хозяйственные орудия — предметы и атрибуты повседневности — вдруг становятся больше и темнее на фоне снега и слегка румяного, лучезарного неба, кажутся странно нереальными и зловещими, словно видения, рожденные воображением волшебника.

Русские поэты не один раз воспевали красоту и радостное настроение зимы, и еще долгий путь в санях под свинцовым небом под монотонный звон колокольчика, и вой метели с ее бесами, что сбивают лошадей с пути по ночам. Что же касается весны, чье вторжение после таянья снегов столь неожиданно, чьи зеленые одеяния столь поражают своей яркостью, которая покоряет природу так внезапно и быстро, то ей посвящены некоторые из лучших страниц русской литературы — как в стихах, так и в прозе.

Но наверняка найдутся и такие, кто больше всего наслаждается в России летними послеполуденными часами на берегу какой-нибудь реки, чьи пологие берега поросли дубами, ясенями и ивами, густым кустарником, где время от времени на поверхность всплывет окунь, чтобы поймать мошку, а над водой туда-сюда снуют зимородки. Возможно, вы сядете в лодку и на веслах мимо островков камышей и полей водяных лилий пройдете туда, где река расширяется, и достигнете обширной заводи с плотиной и мельницей. В зеркальной воде отражаются деревья, и безмолвие нарушают лишь скрип мельничного колеса да крики купающихся детей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия подземная. Неизвестный мир у нас под ногами
Россия подземная. Неизвестный мир у нас под ногами

Если вас манит жажда открытий, извечно присущее человеку желание ступить на берег таинственного острова, где еще никто не бывал, увидеть своими глазами следы забытых древних культур или встретить невиданных животных, — отправляйтесь в таинственный и чудесный подземный мир Центральной России.Автор этой книги, профессиональный исследователь пещер и краевед Андрей Александрович Перепелицын, собравший уникальные сведения о «Мире Подземли», утверждает, что изучен этот «параллельный» мир лишь процентов на десять. Причем пещеры Кавказа и Пиренеев, где соревнуются спортсмены-спелеологи, нередко известны гораздо лучше, чем подмосковные или приокские подземелья — истинная «терра инкогнита», ждущая первооткрывателей.Научно-популярное издание.

Андрей Александрович Перепелицын , Андрей Перепелицын

География, путевые заметки / Геология и география / Научпоп / Образование и наука / Документальное
Голубая ода №7
Голубая ода №7

Это своеобразный путеводитель по историческому Баден-Бадену, погружённому в атмосферу безвременья, когда прекрасная эпоха закончилась лишь хронологически, но её присутствие здесь ощущает каждая творческая личность, обладающая утончённой душой, так же, как и неизменно открывает для себя утерянный земной рай, сохранившийся для избранных в этом «райском уголке» среди древних гор сказочного Чернолесья. Герой приезжает в Баден-Баден, куда он с детских лет мечтал попасть, как в земной рай, сохранённый в девственной чистоте и красоте, сад Эдем. С началом пандемии Corona его психическое состояние начинает претерпевать сильные изменения, и после нервного срыва он теряет рассудок и помещается в психиатрическую клинику, в палату №7, где переживает мощнейшее ментальное и мистическое путешествие в прекрасную эпоху, раскрывая содержание своего бессознательного, во времена, когда жил и творил его любимый Марсель Пруст.

Блез Анжелюс

География, путевые заметки / Зарубежная прикладная литература / Дом и досуг